Дмитрий Володихин - Рюриковичи
Смоленская неудача сказалась бы горше, кабы не упорство Шейна и не присутствие хоть какой-то военной силы под Можайском. Поляки устали. Они потеряли немало своих бойцов, сражаясь с Шейным. Наконец, они страшно охолодали от февральских морозов. Владислав двинулся было вперед, но застрял под крепостью Белой. Гарнизон ее храбро бился. Воевода, князь Федор Федорович Волконский, проявлял твердость в переговорах, отвергая предложения сдаться. Ситуация стала переворачиваться. Белая могла стать для Владислава тем, чем Смоленск стал для Шейна. Ослабленная королевская армия могла в любой момент подвергнуться нападению русской силы с фланга, из-под Можайска. Потери росли, успех отдалялся.
Между тем Черкасскому с Пожарским лишь добавилось забот. Пространство между Калугой, Можайском и Смоленском наполнилось казачьими шайками — как во времена недоброй памяти Смутного времени. Ратникам приходилось заниматься тем, что сейчас назвали бы «ликвидацией бандформирований».
Войско сильно дезорганизовала долгая бездеятельная стоянка у Можайска, а еще больше — голод, неустройство. В марте Можайск страшно пострадал от пожара, сгорели склады с припасами. Пожарский криком кричал в донесениях Михаилу Федоровичу: «Ноне я… на твоей государевой службе и с людишки помираю голодною смертью — ни занять, ни купить!» Армия получила немного сухарей. Как видно, их не хватало. Пожарский завел кабаки, чтобы хоть так поддерживать «ратных людей» продовольствием. О выгоде для него лично и речи быть не может: князь истратил целое состояние, обеспечивая доставку припасов к Шейну. Фураж добыть оказалось в принципе неоткуда. К весне запасы, сделанные осенью, оказались исчерпаны полностью. На фоне обоюдной немощи Владислав запросил Москву о переговорах…
Летом 1634 года можайская армия вернулась в Москву.
Смоленская война окончилась Поляновским миром. По условиям мирного договора Россия вернула Серпейск, а Владислав навсегда отказался от претензий на русский престол. Но удачным финал масштабного вооруженного противоборства не назовешь. Смоленск остался за Речью Посполитой. Прочие города, занятые русскими полками, пришлось вернуть неприятелю. А главное, стратегический результат войны не оправдал возлагавшихся на нее упований: огромный расход казенных средств, немалые людские потери, а главные задачи так и не были решены!
Дела христианского благочестия, совершенные князем Пожарским, хорошо известны.
Пожарский часто делал вклады в церкви и монастыри. Так поступали многие. Конечно, особое внимание Дмитрий Михайлович уделял Суздальскому Спасо-Евфимиеву монастырю. С этой обителью род Пожарских связывали долгие отношения, там находилась их семейная усыпальница. Туда Пожарский пожертвовал деревни Три Дворища (1587), Елисеево (1609), село Петраково (1632/33), колокол на 355 пудов, килограммовое серебряное кадило, шубу, множество богослужебных одеяний из бархата, камки и атласа с золотым шитьем, паникадило на 28 свечей, иконы, 20 церковных книг, из которых выделяется золотописное напрестольное Евангелие, украшенное жемчугом и драгоценными камнями. По завещанию князя обители достался образ Казанской Богородицы, отделанный жемчугом, бирюзой, серебром. Доставались от него богатые пожертвования и Троице-Сергиеву, и даже далекому Соловецкому монастырям.
Время от времени Дмитрий Михайлович приобретал на Московском печатном дворе множество экземпляров какого-нибудь свежего издания. Этот факт прежде вводил историков в заблуждение. Многие считали, что князь собирал библиотеку. Но его книжное собрание — никоим образом не библиотека, а коллектор. Там хранились книги, предназначенные не для чтения, а для богослужебных нужд. Оттуда они уходили в вотчинные храмы и на пожертвования монастырям.
Дмитрий Михайлович дал деньги на «возобновление» Макарьевского Желтоводского монастыря близ Нижнего Новгорода, подвергшегося разрушению еще в XV веке. Туда на хранение была передана гражданская святыня — знамя Нижегородского ополчения. Князь содержал и, вероятно, отстраивал небольшую обитель на землях родовой Мугреевской вотчины, а также небольшие храмы в вотчинных селах. На землях подмосковной Медведковской усадьбы Дмитрий Михайлович выстроил шатровый храм Покрова Богородицы, дошедший до наших дней.
Выдающуюся роль сыграл Пожарский в прославлении Казанского образа Пречистой Богородицы. Здесь его служение Церкви поднимается до невиданных высот.
Чудотворный Казанский образ Божией Матери доставили к воеводам Первого земского ополчения. Под Москвой он прославился: ратники Трубецкого и Заруцкого не сомневались, что при взятии Новодевичьего монастыря через икону им оказана была помощь сил небесных. Покинув Москву, священник с иконой добрался до Ярославля, где встретился с земцами Пожарского и Минина. Вожди Второго ополчения также крепко уверовали в особенную святость иконы. Ее поставили для публичного поклонения, списали с нее копию («список») и, возможно, не одну. Вскоре оригинал вернулся к казанцам, список же с него последовал к Москве. «Ратные же люди начали великую веру держать к образу Пречистой Богородицы, и многие чудеса от того образа были. Во время боя с гетманом и в московское взятие многие же чудеса были».
На исходе 1612 года, после освобождения Кремля, Пожарский, по словам летописи, «освятил храм в своем приходе Введения Пречистой Богородицы на Устретинской улице, и ту икону Пречистой Богородицы Казанской поставил тут». Очевидно, речь идет о Казанском приделе Введенского храма, устроенном на деньги полководца. Здесь чудотворный образ находился до 1632 года, затем ненадолго переехал в Китайгородский Введенский Златоверхий храм, откуда пришел в деревянный Казанский храм.
Молодой царь Михаил Федорович и особенно его отец Филарет Никитич увидели в иконе великую святыню. Властвование их династии возникло из земского освободительного движения, а образ Казанской являлся зримым воплощением Божьего покровительства земскому делу. Казанскую икону Божией Матери прославили еще в XVI веке, но это был неяркий свет. Лишь при первых государях из рода Романовых она приобрела сияние, разливавшееся по всей стране.
Государь Михаил Федорович, его мать инокиня Марфа, а затем и патриарх Филарет окружили чудотворный образ из Введенского храма невиданным почитанием. Дважды в год в ее честь устраивались крестные ходы: 8 июля — в память о прославлении ее в Казани и 22 октября (на память святого Аверкия Иерапольского). Второй крестный ход прочно связывал освобождение Китай-города в 1612 году с покровительством Богородицы земскому воинству.
В конце 1624-го — середине 1625 года, как сообщает летописец, «тот же образ по повелению государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии и по благословению великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича московского и всея Русии украсил многой утварью боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский по обету своему».
