Электрон Приклонский - Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152
Немцы атакуют деревню! Откуда они вдруг взялись? Некоторые тридцатьчетверки уже ведут огонь с места. Моя самоходка ближе Федькиной. Ему еще надо обогнуть танк впереди. Тут грянули новые разрывы, и друг мой исчез за огненно-дымным всплеском... Дмитрий Яковлевич, увидя меня из своего люка, обрадованно скомандовал: «Заводи! Быстрей!» Экипаж захлопотал у орудия. Где-то недалеко густо рявкнула чья-то ИСУ, должно быть Кабылбекова, за ней – еще одна. С минуту, сдерживая себя, прогреваю двигатель, затем самоходка наша катится к окраине, опоясавшейся вспышками выстрелов. Вдруг левее, у домиков, ближних к полю, ухает глухой взрыв и яркое пламя освещает тридцатьчетверку. Танк пылает.
Палыч по команде посылает осколочный в поле, где медленно передвигаются отчетливо видные на белом черные фигурки фашистов.
Несмотря на внезапность ночной вылазки, немцы едва зацепились за окраину, но большего сделать не смогли, встреченные прямым огнем танков и самоходных орудий, а также немногочисленными автоматчиками десанта, которые, к их чести, не дремали и успели вовремя поднять тревогу. Потеряв несколько десятков человек, противник под сильным обстрелом отошел назад, в рощу. Куда и зачем пытались прорваться немцы – мы так и не узнали. И численности наступавших тоже.
Когда рассвело и стало совсем тихо, командир батальона созвал всех офицеров, вплоть до командиров машин, на экстренное совещание: что делать дальше? Горючее на исходе, а наша задача – стремительное продвижение к берегу моря – с нас не снята. Прикинув так и этак, решили слить остатки горючего у тридцатьчетверок, заправить полностью хотя бы роту танков и одну батарею ИСУ и этой подвижной группой с частью десанта продолжить марш на Пройсиш-Холлянд. Остальные машины, заняв круговую оборону, будут ждать ГСМ на месте: радисты уже связались с командиром нашей бригады.
Через полчаса все было готово, и комбат, гвардии майор с забавной коротенькой фамилией Туз, увел свою подвижную группу вперед. Наша батарея вошла в ее состав.
Все глубже забираемся в тыл врагу, сея панику на дорогах, все ближе Балтийское море, все уже и уже лазейка, через которую нельзя дать уйти большим силам противника, действующим в Восточной Пруссии, нельзя дать им соединиться с фашистскими армиями, что пятятся к Одеру под сокрушительными ударами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов.
Продвигаемся вперед быстро, временами неожиданно меняя направление, чтобы не подкараулили фрицы где-нибудь на прямой. Остановки самые короткие – ровно настолько, чтобы смогли подтянуться отставшие машины. Майор-комбат отлично ведет колонну, уверенно и смело, словно он не в самом осином гнезде находится, не имея точного представления, в скольких сотнях километров за линией своего фронта, а где-нибудь в родных краях, знакомых сызмальства до мельчайших подробностей.
И хмурое небо, на котором только изредка пробрызнет солнце, и «земля незнаема», и дома с островерхими красными черепичными крышами, и аккуратность дорог с обязательными деревьями на обочинах, и строгое солдатское равнение елок в лесопосадках, и опрятная чистота городков и деревень, и даже приличный вид старой, ношеной-переношеной одежды на небогатых немцах – все как-то непривычно, однообразно и кажется ненастоящим, как в фантастическом сне. Может быть, это оттого, что спим последнюю неделю очень мало, урывками. Некогда!
Мчится колонна уже в сумерках по узкому прочному шоссе. Впереди с дозорных машин заметили слева от дороги, возле длинного одноэтажного здания, подозрительное движение и с ходу открыли огонь. Строение вспыхнуло. Из дверей и окон горохом посыпались солдаты и бросились в поле. Убегающих хорошо было видно на снегу, и через несколько минут все было кончено. Около пылающей деревянной казармы широкий светлый круг. В нем, среди срезанных пулеметными очередями фашистов, важно развалился толстенный фельдфебель с большой черной трубкой в зубах, нацеленной в небо, а рядом с ним уткнулась рылом в снег бегемотообразная раскормленная свинья, которая как-то затесалась в толпу, охваченную паникой, и тоже пала на этом бесславном поле брани.
Марш продолжается в темноте. Спать хочется. Миновав два озера, подступающие слева вплотную к шоссе, с ходу, без единого выстрела ворвались на северную окраину города Заальфельд. Повернув влево, танки и самоходки помчались по улице, ведущей в центр, туда, где на фоне ночного неба темнел острый шпиль кирхи. Направо, по той же улице, к недалекому железнодорожному переезду предусмотрительный комбат послал два Т-34, чтобы закрыть «ворота в город». На улице кое-где тускло светят синие электрические лампы под глубокими колпаками да изредка из зашторенного окна призрачно-слабо просачивается узенькая, робкая полоска.
Скоро натыкаемся на хвост колонны и идем вдоль нее по оставленному слева проезду. Колонна состоит из нагруженных бортовых автомашин, прикрытых брезентом, и бронетранспортеров. Успеваю заметить несколько пушек на прицепе. Немецких солдат не видно, но некоторые машины пофыркивают дымом – прогреваются. Спокойно продолжаем двигаться. На танки никто не обращает внимания: здесь же глубокий тыл. Сейчас будет фрицам тишь и гладь и прочая благодать!
Когда головной танк почти достиг площади, сквозь сдержанное, ровное гудение наших двигателей донеслась вдруг длинная автоматная очередь. Сейчас же впереди ослепительно вспыхнула фара командирской машины – условный сигнал, – и танки, дружно взревев, врезались в строй прижавшихся к правому тротуару грузовиков, фургонов, вездеходов, опрокидывая и подминая их под себя. Поднялась суматошная ночная перестрелка. Вырвались откуда-то из темного проулка кони, запряженные в тяжелую подводу. Они начали в ужасе шарахаться от грохочущих танков, обрывая упряжь, пока не запутались в ней окончательно и не стали посреди мостовой, вздрагивая всем телом и дымясь теплым паром. Водители осторожно объезжали испуганных животных.
На церковной площади после выстрела танковой пушки загорелась автомашина и начали рваться патроны. Потом занялся угловой дом в начале улицы, что выходила на площадь справа. Там стреляли особенно сильно. Оказалось, что в высоком особняке с мезонином на той улице расположились на ночлег немецкие офицеры. Когда поднялась тревога, они засели наверху и стали отстреливаться. Дом принадлежал местному патеру. Рослый поп, бритоголовый, в черной сутане, встретил наших автоматчиков, ворвавшихся в просторный, ярко освещенный зал нижнего этажа, грозно поднятым над головой распятием и проклятиями, загораживая спиною дверь, ведущую наверх, где металась его военная паства, стреляя через окна по танкистам. Пастырь божий пал на своем посту, убитый автоматной очередью. Попадью с младенцем на руках вытолкнули в коридор и зашвырнули в мезонин несколько гранат. Побоище постепенно затихло, так как приказано было без толку не гоняться за фашистами, удиравшими по узким темным улочкам и через еще более темные дворы.
