Альфред Шлиффен - Германская военная мысль
Это решение должно быть простым – так учил нас фельдмаршал, и, конечно, его решения были просты как по форме, так и по содержанию. Что может быть проще, чем его телеграмма от 22 июня: «Его Величество приказывает, чтобы обе армии вступили в Богемию и шли на соединение в направлении Гичина». С помощью этих нескольких слов он вышел из затруднительного положения, в которое его поставила нерешительная политика, и осуществил одно из самых смелых и одно из наиболее чреватых последствиями решений.
Но в одинокой рабочей комнате, в груди, мучимой сомнениями, решение вынашивается не так легко и гладко, как звучат слова в этой телеграмме, ибо на войне все тяжело; но то, что он взвесил и чего достиг, за это он держался с бесстрастной уверенностью, с высоким доверием к своим силам. Когда 3 июля после полудня оказалось, что кронпринц не прибудет, что беглецы устремляются из леса Свип обратно, что последние батареи устанавливаются на той высоте, где находится король, и все вокруг испытывает беспокойство и возбуждение, – он доложил, что не только сражение, но и вся кампания выиграна. Его дальновидный ум видел далеко вперед поверх окружавшей его возбужденной деятельности, он знал, что должно произойти по неизменным законам и уже чувствовал себя на поворотном пункте мировой истории.
Но за этим философским спокойствием, за этой уверенностью ученого горел огонь непреклонной воли к победе, пламенного призыва вперед, беспощадного стремления к уничтожению противника. Это можно обнаружить только по его действиям. Внешне он сохранял спокойствие и равновесие, которыми отмечена вся его жизнь.
Как сильно он отличался от других полководцев, жизнь которых развивалась, как драма, и которые погибали, как герои трагического представления!
Альфред фон Шлиффен РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ 15 ОКТЯБРЯ 1910 г. НА ПРАЗДНОВАНИИ СТОЛЕТИЯ ВОЕННОЙ АКАДЕМИИ
Военная академия, празднующая сегодня свой столетний юбилей, обязана своим возникновением сражению при Йене. Если оставить без рассмотрения все второстепенное, то остается тот факт, что в этом сражении семнадцать прусских батальонов атаковали фронт неприятеля, превосходившего их численностью в два раза. После трех часов огневого боя силы французов возросли до 79 батальонов, и они перешли в контрнаступление. Нам совершенно безразлично, какую степень храбрости проявили или не проявили эти 17 расстрелянных батальонов и какую тактику они применили. Они были просто раздавлены неприятелем, превосходившим их по численности в пять раз. Прусская армия не имеет никаких оснований бить себя в грудь вследствие этого поражения. Но надо поставить вопрос: почему армия была совершенно бесцельно брошена в такую катастрофу и почему ее поставили, помимо всего прочего, тылом к Парижу и фронтом к Берлину, чем и вызвали ее полнейшее уничтожение. Ответ короток: армия не имела ни полководца, ни командиров. Для того чтобы устранить такое положение в будущем, была создана Военная академия. Она должна была, как выразился один из ее директоров, воспитывать полководцев и их помощников. Нельзя, правда, статистически установить, в каких пределах она эту задачу выполнила. Очень многие офицеры, прошедшие Военную академию, никогда не имели возможности представить доказательства пригодности своей к командованию армией. Но несомненно – и для одного столетия этого достаточно, – что Военная академия создала одного безусловного, подлинного полководца. Это – лейтенант лейб-полка Его Величества [248] фон Мольтке, который 1 октября 1823 г. попал в первый прием этой Академии. Лишь за год до этого он перешел из датской на прусскую службу – кстати сказать, – с месячным содержанием в 50 марок 25 пфеннигов без всяких доплат. При первом осмотре глаз командующего, принца Вильгельма Прусского, остановился с удовлетворением на длинном ряде геройских фигур. Вдруг в самом конце появляется лейтенант Мольтке, бледный, узкий, тонкий, проголодавшийся, подобный бечевочке. «Не очень хорошее приобретение», – заметил принц. Но успокойтесь! Этот кусочек бечевочки, это плохое приобретение приведет, правда, еще не очень скоро, но все же приведет короля Вильгельма I через Кёнинггрэц к воротам Вены и через Мец и Седан – в Версаль, во дворец французских королей.
По невзрачной своей внешности молодой Мольтке мог поспорить со многими другими юными полководцами. Принц Евгений не обладал хорошим ростом. «Изнеженный парень», который позже стал Фридрихом II, никак не мог приобрести рост и облик гренадера. Прекрасной Жозефине Богарнэ настойчиво не советовали выходить замуж за маленького, жалкого Бонапарта. Внешний облик не имеет значения для командования армией. От требований, предъявлявшихся во времена Ахилла и Агамемнона, нам пришлось отказаться. Но вместо этого мы требуем, чтобы полководец обладал «гением». Человек, который в холод и жару, голодая и не высыпаясь, выдерживая тяжесть обрушившихся на него событий, толкаемый в разные стороны преувеличенными и противоречивыми сообщениями, вынужден принимать быстрое решение, от которого зависит «быть или не быть», не может обойтись без гениальности. Действительно, следовало бы думать, что полководец должен что-то ощущать в себе, какую-то божественную искру, какой-то небесный огонь, который ведет при трудном положении в Лейтен и не позволяет ему пасть духом у Кунерсдорфа. «Нет, – сказал Мольтке, – гениальность – это работа». Слова эти были произнесены человеком, знающим свое дело, который 65 лет неустанно работал и лишь на закате своей жизни разбил две великие державы. Это изречение подтверждается также жизнью целого ряда великих полководцев, которые все работали, включая и Александра Великого, не посвящавшего весь день укрощению Буцефала, но сидевшего также у ног Аристотеля. Славе предшествуют труд и пот.
Перед каждым, кто хочет стать полководцем, лежит книга, называемая «военная история», начинающаяся с поединка между Каином и Авелем и далеко еще не заканчивающаяся атакой на лиссабонские монастыри. Я должен признаться, что чтение ее не всегда занимательно. Приходится преодолевать множество всяких малопривлекательных подробностей. Но за ними мы все же находим факты, зачастую согревающие сердце, а в основе ее лежит познание того, как все произошло, как должно было произойти и как будет происходить в дальнейшем.
Раньше изучение войны было более легким делом. Прилежные и тщеславные принцы совершали в свите полководца один поход или целый ряд их и готовились к своему призванию путем наглядного обучения. Это было возможно в эпоху схематической войны, которая велась в узких рамках. Теперь, в эпоху массовых армий и длительных периодов мира, этот метод неприменим и не может быть заменен посещением учебных планов и маневренных полей. Нам приходится теперь уходить в прошлое и искать опыта, в котором нам отказывает современность, в тех событиях, которые происходили недавно или очень давно. «Но опыт не приносит никакой пользы, – сказал Фридрих II, – если его не продумывают, внутренне не перерабатывают и не стремятся практически применить», т. е., например, из опыта, полученного у Колина, не создают Лейтена.
