Вадим Старк - Наталья Гончарова
В конце сентября 1842 года Лев Сергеевич покинул Михайловское, так и не попросив руки Марии Осиповой. Как поясняла Евпраксия, он «всю вину клал на Сергея Льв., что будто, не имев ничего, не может предложить свою руку Маше». А отец, в свою очередь, как она выразилась, «никак не мог понять, чтоб можно было сына предпочесть отцу». С дороги, уже из Киева, младший Пушкин написал хозяйке Три-горского Прасковье Александровне 2 октября: «Путешествие мое было печальным, я распрощался с солнцем в Псковской губернии, Витебск угостил меня снегом. Могилев — дождем, Чернигов — отвратительным обедом в… кабачке, Киев — ужасным холодом, и все вместе — смертной скукой». В письме ни слова не сказано о его чувствах к Марии Осиповой. Возможно, с ее дочерью Лев Сергеевич был более откровенен. Баронесса Вревская была даже удивлена тем, насколько сильно младшего Пушкина взволновала эта история: «Я никак не предполагала, что Лев мог так быть расстроен, как он был, когда уезжал отсюда. Он плакал и не мог ни слова выговорить. Он мне пишет на другой день приезда своего в Киев и говорит, что боится, чтоб с ума не сойти».
На следующий год Лев Сергеевич женился на родственнице Натальи Николаевны, Елизавете Александровне Загряжской.
Пятнадцатого октября 1843 года Мария Ивановна писала А. Н. Вульфу из Петербурга: «Один только вечер, когда Пушкин был у нас, я провела приятно; мы говорили о Евпраксии, о Пскове. В нем что-то есть, напоминающее Пушкиных… На-тал. Никол, со мной любезнее еще, чем в деревне. Я у нее обедала, и она была у меня несколько раз. Ты, верно, знаешь, что Лев Сергеев, женится в Одессе на Загряжской, дочери бывшего губернатора Симбирского или Саратовского — не помню хорошенько. У нее ничего нет; говорят, что она не хороша, маленького роста, черна и худа». Об этом она узнала от Натальи Николаевны, о которой сообщает в том же письме: «Натал. Ник. уговаривает меня выйти за Серг. Льв., говоря, что она не хочет Кат. Керн в belle-mère[150]. Я успокоила ее на этот счет тем, что старый Селадон возвратился совершенно ко мне». (Речь идет о сватовстве в 1842 году Сергея Львовича Пушкина к дочери Анны Петровны Керн.)
После получения известия о свершившемся в Одессе 14 октября венчании Льва Сергеевича с Елизаветой Загряжской Мария Ивановна писала брату 16 ноября: «Я совершенно твоего мнения — все равно, где он счастлив. Только был бы он счастлив». Одновременно она отзывалась об отце новобрачного: «Мне он так противен, что я и пахитосов[151] от него не беру, не только билет ложи или что-нибудь такое…» О Пушкиной она сообщала: «Бедная Натал. Никол., долго еще не быть в опере. Она потеряла сестру, которая за Дантесом, Катю Ник.[152] Она прежде, чем получила эту печальную весть, все была больна, а это еще более ее расстроило… Кат. Керн, мне кажется, в раздумье — выдти за Сер. Льв. или нет. Она что-то очень внимательна к нему».
Так заканчивалась история, начавшаяся в Михайловском на глазах у Натальи Николаевны. Мария Ивановна так никогда и не вышла замуж. Сергей Львович, впрочем, также не добился благосклонности от Екатерины Керн.
О прелестях и всегдашних заботах деревенской жизни Дмитрию Николаевичу Гончарову, как всегда отмалчивавшемуся в ответ на просьбы сестер, писала не только Наталья Николаевна, но и неизменная ее спутница Александра Николаевна: «Не подумай, любезный братец, что, очутившись в деревне, наслаждаясь прекрасной природой, вдыхая свежий воздух и даже необыкновенно свежий воздух полей, — что я когда-либо могла забыть о тебе. Нет, твой образ, в окладе из золота и ассигнаций, всегда там, в моем сердце. Во сне, наяву, я тебя вижу и слышу. Не правда ли, как приятно быть любимым подобным образом, разве это не трогает твоего сердца? Но в холодной и нечувствительной душе, держу пари, мой призыв не найдет отклика. Ну, в конце концов, да будет воля Божия».
Наталья Николаевна намеревалась во второе свое пребывание в Михайловском, как и в 1841 году, оставаться там до глубокой осени, но эти планы 18 августа 1842 года нарушила неожиданная смерть в Петербурге Екатерины Ивановны Загряжской. Когда-то Пушкин (еще в 1834 году) писал жене, что в их семействе «всё держится на мне да на тетке, но ни я, ни тетка не вечны». Прошло пять с половиной лет после его гибели, и на 64-м году ушла из жизни и она. Наталья Николаевна никак не могла поспеть к ее похоронам и написала 25 августа Г. А. Строганову: «Тетушка соединяла с любовью ко мне и хлопоты по моим делам, когда возникало какое-нибудь затруднение. Не буду распространяться о том, какое горе для меня кончина моей бедной тетушки, вы легко поймете мою скорбь. Мои отношения с ней вам хорошо известны. В ней я теряю одну из самых твердых моих опор. Ее бдительная дружба постоянно следила за благосостоянием моей семьи, поэтому время, которое обычно смягчает всякое горе, меня может только заставить с каждым днем всё сильнее чувствовать потерю ее великодушной поддержки».
Это письмо было написано в самый канун Натальина дня. Е. И. Загряжская не дожила всего восемь дней до очередных именин и дня рождения племянницы. Наталье Николаевне исполнилось в этом году 30 лет, по-пушкински — середина жизни, и символично, что этот юбилей пришелся именно на ее пребывание в Михайловском. Но для его обитателей эти дни оказались омраченными известием о неожиданной смерти Екатерины Ивановны. Ее племянницы должны были сняться из деревни раньше времени и срочно собрались в дорогу.
Тетушка непрестанно повторяла, что после ее смерти вдовствующей племяннице не придется испытывать нужды. Теперь при первом свидании Натальи Николаевны с другой теткой, Софьей Ивановной де Местр, произошло их объяснение по поводу последней воли умершей. Екатерина Ивановна обещала завещать ей село Степанково Московской губернии с пятьюстами душ. Однако оформить письменно свою волю она не успела и на смертном одре просила сестру тотчас после ее кончины передать в распоряжение племянницы предназначенное ей имение. Графиня Софья Ивановна довольно своеобразно исполнила волю покойной. Призвав к себе Наталью Николаевну, она попросила Григория Александровича Строганова изложить решение, принятое, скорее всего, именно по его инициативе: поскольку Наталья Николаевна еще очень молода и неопытна, доверять ей имение безрассудно; не оспаривая ее права на наследство, графиня намерена временно сохранить имение в своих руках, распоряжаться доходами с него, выделяя из них племяннице ту сумму, которую сочтет необходимой.
При этом Софье Ивановне, по всей видимости, доставляло удовольствие слышать изъявления благодарности со стороны племянницы. Когда она в очередной раз к какому-либо празднику дарила материю на платье ей или ее дочерям, то требовалось вскоре явиться к ней в обнове. И каждый раз, разглядывая родственницу в лорнет, она говорила:
