Сергей Шаргунов - Катаев. "Погоня за вечной весной"
После Москвы вам безусловно необходимо наше южное приволье, море, наш воздух. Но куда? Куда деваться? Все распяты и пригвождены.
У нас устроили тоже книжный базар на бульваре, и по правде сказать, гораздо красивее и искуснее московского. Меня приятно удивляет обилие здесь книжных магазинов, киосков и ларьков. Новая жизнь и быт опрокидывают все старое и уничтожают его.
8 ноября 1931
Дорогая моя, прелестная Анна Николаевна!
Не знаем, что делается на белом (вернее, черном) свете. Так ли и в Москве? Я прошу Женю выписать мне какую-ниб. газету. Но едва ли он это сделает. Трудно ему жить. И работать надо, да и дома гоняют. Это между нами. Я сильно грущу о нем, и, конечно, бесполезно. Все непоправимое зло. Какой счастливец Валентин, что попал в вашу семью! Такие вы все уютные, что всем при вас хорошо… Живу я здесь с 1-го сентября вместе со своим двоюродным братом — старым Евг. Петр. Ганько. С питанием слабо. Обед берем в столовой. Евг. П. лишенец[170] ему хлеба не полагается — устраивается через знакомых… Когда я ложусь спать, то начинаю представлять себе всякие вкусные вещи: пироги, голубцы, цыплят, рыбу, икру, шоколад, пломбир и т. д. От этого вероятно худею. Все висит на мне, как на вешалке, не хочется в зеркало смотреть. И все так. Прежде думали о том, что надеть, куда пойти — теперь, что съесть, чем обогреться.
14 июня 1932
Дорогая моя Анна Николаевна!
Время невеселое. Надоедает эта вечная тревога и погоня за куском хлеба. При этом обещают, что в скором времени его вовсе не будет. На этом фронте не только прорыв, а бездонная и безнадежная пропасть. В Торгсине сейчас муки и сахару — завались! Да не на что взять. Хорошо тем, у кого есть какая-нибудь иностранная валюта или золото. Те гребут этот дефицит пудами.
Керосину нет. Чтобы получить литр керосину — надо сдать две пары старых калош. А калош тоже нет! Еще новое дело. Все сидят без денег. Второй месяц никому не платят ни жалованья, ни пенсии. Отпуска дают, а денег на дорогу нет. Почта и телеграф по переводам не платят. Мне как-то повезло получить от Жени 100 р. за этот месяц. А то была бы большая беда. Я очень рада за Женю, что ему удалось вырваться в Крым. Но какие надо иметь суммы, чтобы жить в Ялте в гостинице! А я все беспокоюсь, что он так много мне посылает. Надо думать, что я уж не так сильно его разоряю! Неизвестно, где придется зимовать. Ищу другую комнату. В этой только два больших плюса: сухая и теплая. Но зато очень мало свету, керосину же и электричества нет, культурных удобств и воды нет. Водопровод во дворе, но трубы текут, ремонтировать нечем, и скоро останемся без воды. Так и во всех домах — все рушится, а починять нечем. А Комунхоз требует ремонта, штрафует или отбирает имущество за бесхозяйственность.
Бедный Петька[171] верно мерзнет на даче. Почему-то мне всегда грустно, когда большие уезжают на курорт, а маленькие остаются дома. Ну на будущий год его тогда возьмут с собой в Крым. Хотелось бы видеть этого мальчишечку. Не думаю, чтобы его бабушка сумела дать ему что-либо кроме толстых щек. А ведь Женя мечтал дать ему хорошее правильное воспитание и образование, даже уже собирает для него солидную библиотеку. Нужны ли будут к тому времени, когда он вырастет, такие книги? И люди будут совсем другие, и идеология не та, и вкусы, и искусство другие.
Олимпия Олеша — Юрию ОлешеДорогой Юрочка!
Четыре месяца окончилось, как мы живем в Польше и только теперь собрались написать тебе — плохие дела были и скитались, как собаки бездомные, потому и не было желания писать; хотя и в настоящее время звезд с неба не снимаем, но все-таки живем не голодая — папа обо всем тебе пишет сам. Благодаря чужим, мало знакомым людям (давнишним знакомым Губаревой из Белостока) мы не умерли от голода, так как сами давали без нашей просьбы деньги взаймы — и у них я прожила с Губаревой, а после и с папой, на даче около Варшавы пять недель и в конце их брат ксендз из Гродненской губ. пригласил нас к себе, где мы пробыли 10 дней, в течение которых он нашел папе место, где мы сейчас находимся. Кто его знает, долго ли пробудем, но уже скоро два месяца, как здесь мучаемся! Здесь, как и в каждом имении или деревне, тоска смертная, а отец занят целый день, иногда дольше 12 ч. в сутки работает, а я несчастная все время одна, без всякой работы (так как мы на полном пансионе) и без книг, так что серьезно тебе говорю, боюсь сойти с ума, со мной что-то неладное творится, я начинаю бояться себя и тоска по Ванде и бабушке окончательно меня заест. Кроме того постоянное беспокойство о тебе, не болен ли ты, как там живешь, может голодаешь, и всякие мысли в голову лезут — одним словом, если бы я знала, что так буду страдать и тосковать, не уехала бы оттуда ни за какие блага. Я так изнервничалась — плачу каждый день, пойду в лес и заливаюсь там слезами — конечно, папа об этом не знает.
Результатом всего этого появились сердечные припадки, которых у меня не было больше трех лет — однажды ночью думала уже умирать, разбудила папу, чтобы был при смерти — и знаешь странно — я тогда пережила в ту ночь весь ужас своей смерти и когда действительно буду умирать, пожалуй, страшнее не будет. Нет, я здесь не хочу умереть — я должна еще с тобой повидаться и умереть там, в родной Одессе. Когда мы уезжали, ты говорил о своем приезде в Польшу через год — а теперь, как ты об этом думаешь, возможно ли это? Нам очень хочется тебя видеть — надеемся, что и ты питаешь те же чувства. Лучше всего было бы, если б ты мог сюда приехать, а если нет, тогда я могла бы приехать в Харьков, конечно, если б были деньги на то у тебя лишние и при возможном возврате в Польшу; вот узнай пожалуйста официально, выпустят ли из России, а я здесь узнаю, примут ли меня обратно. Я очень беспокоюсь, что ты мало зарабатываешь и может оборванный и голодный? Напиши мне продолжение истории с Симой. Может вы опять вместе? Этого я наилучше хотела бы… Пиши, много ли успел за это время в своих работах — может быть написал что-нибудь серьезное?
Вообще сейчас после получения пиши, потому что кажется, письма из-за двойной цензуры долго идут.
У нас много долгов — 200 т. марок — не знаю, когда отдадим, потому что ободрались совершенно и при теперешней дороговизне и жаловании 25 т. и 5 п. зерна мы не сможем одеться и заплатить долги. Если зарабатываешь прилично, чтобы не делая себе ущерба помочь нам, и если хочешь, то пришли сколько найдешь возможным — но только не думай, что мы требуем — Боже сохрани — я ничего, никогда от тебя не требую и нисколько не обидимся, если откажешь. Купил ли ты себе пальто и одеяло? Напиши, встречаешься ли с Нарбутом?
Что слышно из Одессы? Как ужасно, проживя всю жизнь в большом городе, жить в имении, в захолустье и только питаться и питаться! Мы оба поправились, уже не такие тощие, но на душе еще хуже чем раньше было — не знаю, как я дальше буду жить. Племянницы папы очень симпатичные и умные — славная молодежь — я их очень полюбила. Губарева весной будет жить вместе с нами — мне одной слишком тяжело. Судьба со мной очень скверно поступила. Не помнишь, 29 декабря с тобой ничего не случилось? У нас с папой были скверные сны и мы одновременно со сна вскрикнули.
Ты мне обещал сняться и прислать фотографию — напоминаю об этом — мне очень больно не иметь возможности посмотреть тебя. Очень боюсь, что может ты переехал в Москву и письмо не застанет тебя — но надеюсь на Ольгу Леонидовну — она будет любезна и перешлет его тебе. Помнишь, ты несколько раз говорил, что я не буду себя здесь чувствовать хорошо и буду тосковать — это ты был совершенно прав — я страшно скучаю по югу, по Украине, только и живу в мыслях там — там мне все кажется милым и хорошим — Боже, как бы я хотела еще хоть несколько лет пожить в Одессе, милой Одессе, с которой ни один город не может сравниться. Варшава и Львов очень красивые города, во Львове мы жили два дня, а в Варшаве месяц — но никаких достопримечательностей не видели — не было времени и осень время не подходящее для всего, но как-нибудь весной поедем, чтобы все осмотреть. Грибов собирали много, здесь все сосновые леса. А слив, яблок и груш я съела больше двух пудов — имела право от хозяина дачи, где мы жили, пользоваться всем и еще денег одолжил, совершенно незнакомый.
Ожидаем от тебя длинного письма. Скучаешь ли ты за нами? Как обидно, что мы не живем все вместе — и тут жизнь зло посмеялась над нами.
Целую тебя крепко — не забывай любящую,
несчастную мать. О.
Если б Ванда была жива, все было бы хорошо и мы наверно не уезжали бы из России.
Основные даты жизни и творчества В. П. Катаева
1897, 16 января — в Одессе в семье учителя Петра Васильевича Катаева, выходца из семьи священнослужителей, и Евгении Ивановны Бачей, дочери генерала, родился их первенец — Валентин.
