Георгий Соломон (Исецкий) - Среди красных вождей
39
По закону я имел право своей властью в виде наказания посадить каждого сотрудника на срок до двух недель в ВЧК… Излишне прибавлять, что я ни разу не воспользовался этим правом. — Авт.
40
Размеры этой книги не позволяют мне подробно останавливаться на описании того, что творилось в этих застенках. Интересующихся я отсылаю к цитированной уже мною книге «Москва без вуали». Господин Дуйэ, сам испытавший на себе все ужасы застенков, посвятил XI главу изображению тех страданий и мучений, которые переносили жертвы ГПУ (переименованное в ВЧК) в этих застенках, как на Лубянке № 2, так и на той же Лубянке № 14, а также в Бутырках и в других тюрьмах. — Авт.
41
Напомню, что советское правительство объявило все частные денежные запасы собственностью государства, разрешая иметь лишь (кажется) только 10 000 рублей на одно лицо. Остальное подлежало реквизиции. Находя при обыске деньги в размере, превышающем этот лимит, власти отбирали их, а виновные засаживались в Чеку. Это касалось, главным образом, царских денег, так как ни керенки, ни тем более советские деньги, печатаемые на ротаторах и выпускаемые в чисто космических количествах, не имели никакой цены. Царские же котировались на заграничных биржах, хотя и по весьма низкой цене. — Авт.
42
Этим и объясняется тот факт, что при возобновлении торговых сношений правительства иностранных государств, отказываясь признавать советское правительство и его агентов, вели какую-то недостойную комедию, требуя, чтобы командируемые за границу советские агенты документально, т. с. по паспортам, числились сотрудниками Центросоюза — организации, объединяющей беспартийные кооперативные общества, т. с. сами же узаконивали эту нелепую маскировку. Таким образом, все первоначальные торговые агентства за границей считались заграничными отделениями Центросоюза, и все мы (например, Красин, Гуковский, Литвинов, я и др.) по паспортам значились членами делегации Центросоюза. И декорум этот практиковался довольно долго, причем нам, в отличие от рядовых сотрудников, выдавались дипломатические паспорта. — Авт.
43
«Народоправцами» называлась незначительная революционная организация, основателем которой был один из выдающихся революционеров М. А. Натансон. Группа эта была основана в середине девяностых годов прошлого столетия. Программа се была довольно путаная и представляла собою чистой воды эклектизм из социалистических и народнических теорий. Она просуществовала очень недолго. Все или почти все члены ее, во всяком случае главнейшие, были арестованы и сосланы в Сибирь. В числе их и Лежава, тогда молодой студент, грузин, которого Натансон мне аттестовал как пустого малого, большого фантазера, любящего рассказывать легенды о своих революционных приключениях, в частности о том, как его арестовали. — Авт.
44
Отмечу попутно научно любопытный факт, о котором мне не приходилось встречать в современной литературе. Организмы советских граждан были настолько, если можно так выразиться, «обезжирены» и так жадно усваивали жиры, если они попадали, что вводимое в желудок касторовое масло не вызывало обычного послабляющего действия — оно целиком усваивалось, и лишь после повторных значительных доз, т. е. после достаточного насыщения организма жиром, наступал известный эффект. Кстати, отсутствие жиров вызывало у женщин на много месяцев задержку в менструациях, которая проходила лишь после того, как организм довольно долгое время начинал получать жиры. — Авт.
45
Эталонами называются весьма точные образцы установленных мер и весов для проверки действующих в торговле, промышленности и вообще в жизни единиц мер и весов. Эталоны тщательно хранятся, и хранение их обставлено строгими, законом установленными мерами в согласии с научными требованиями. Вообще хранение эталонов представляет собою в науке целую обширную отрасль. Основные эталоны (их немного) хранятся Центральной палатой мер и весов. — Авт.
46
Пословица: на войне — по-военному (фр.) — Прим. ред.
47
В истинном смысле слова (фр.) — Прим. ред.
48
На весь мир, всем и каждому (лат.). — Прим. ред.
49
Контрассигнировать — принять на себя юридическую и политическую ответственность (лат.). — Прим. ред.
50
В последний раз перед описываемым свиданием я встретился с ним в 1904 году. В России была «весна», газеты заговорили свободнее, шли политические банкеты. Но гнет царского режима еще давал себя знать. Я был в Петербурге, только что выйдя из-под «особого надзора». Мне из провинции один приятель написал о каком-то возмутительном случае произвола, прося использовать его для печати. В то время только что появилась в свете новая, яркая, правдивая и серьезная газета «Наша жизнь». Я и снес свою заметку туда. Меня направили к заведующей провинциальным отделом Е. Д. Кусковой. Пробежав заметку, она резко (хотя и основательно) сказала мне: «Факт очень интересный. Но не зная вас, я не могу поместить его в газете… Кто вас знает — может быть, вы провокатор?.. Если укажете на известных мне лиц, знающих вас и могущих поручиться за вас, я приму заметку…» Конечно, она была права… В той же комнате сидел Горький, которого я знал по Крыму, и В. Я. Богучарский, с которым я тоже познакомился в Крыму (Горький привел его как-то ко мне). Почему-то Горький, присутствовавший при этой сцене, делал вид, что не знает меня… По крайней мере, он ничем не подал вида, что я ему хорошо знаком. Меня это возмутило. Была неприятна и сцена с Кусковой (хотя я ее и не виню)… Что-то во мне закипело, и, обратившись к Кусковой и глядя прямо в глаза Горькому, должно быть, очень злым взглядом, я сказал: «Да вот, чтобы далеко не ходить, меня знает Алексей Максимович Горький, а также и Василий Яковлевич Богучарский». Я сказал это таким тоном, что оба они встрепенулись, а находившийся тут же Португалов, который ходил и двигался около Кусковой с выражением бесконечной преданности, даже вздрогнул и укоризненно посмотрел на меня… Тогда и Горький, и Богучарский поторопились ко мне, стали пожимать мне руки, говоря, что после стольких лет разлуки не узнали меня… Но я был зол. Я взял свою заметку и передал ее в «Сын Отечества» Г. И. Шрейдеру, который и напечатал ее. — Авт.
