Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха
…И, как известно, сразу после 1945 года Рерихи начали готовиться к возвращению на Родину.
Не знаю, понимали они или нет, что их ждет в Советской России?
У меня нет ответа на этот вопрос. Но безусловно одно: Николай Константинович и Елена Ивановна все — как они, наверное, думали — просчитали, взвесили, обсудили. И остается предполагать: дальнейшую жизнь — для осуществления своей Главной Цели — они мыслили только в России.
Но меня продолжает мучить вопрос: приняв это роковое решение, Николай Константинович — с его мировыми амбициями — неужели не понимал, что его ждет в «державе» Сталина?..
Этим драматическим вопросом, на который у автора нет ответа, заканчивает свою книгу «Экспедиция Николая Рериха в поисках Шамбалы» Арнольд Генрихович Шоц.
Но на этот вопрос есть ответ.
12 марта 1946 года, Москва, Кремль. Кабинет Сталина
Вождь стоял у окна, слегка отодвинув занавеску. Красная площадь была пустынна, брусчатка влажно поблескивала — утром прошел дождь.
Иосиф Виссарионович, повернувшись, взглянул на напольные часы, за стеклом которых медленно раскачивался круглый маятник — без двух минут десять.
Бесшумно открылась дверь. Появился генерал НКВД Александр Николаевич Поскребышев, начальник секретариата Сталина — белобрысый, с венчиком седеющих волос вокруг лысины, подобострастный. Ему единственному разрешено входить в кабинет «хозяина» без стука, ведь он сторожевой пес при дверях, всегда, постоянно, неотлучно, и днем и ночью (если Он в Кремле).
— Лаврентий Павлович в приемной.
— Зови его, Саша.
Берия, в черном костюме, посверкивая стеклами очков, с коричневой кожаной папкой в руках, остановившись в дверях, сказал тихо:
— Здравствуйте, товарищ Сталин!
— Проходи, Лаврентий, садысь.
Их разделял небольшой письменный стол. Берия сидел к вождю в профиль и чувствовал на щеке взгляд Сталина, который физически обжигал кожу.
— Собрал сведения?
— Собрал, Иосиф Виссарионович.
— Выяснил?
— Выяснил.
— Ну?
— Действительно, собирается возвращаться. Со всем семейством и скарбом. Хлопочет о разрешении пока через Союз художников.
— Почему — пока?
— У него переписка с Грабарем. Грабарь советует ему обратиться в правительство…— Берия замешкался.
— Не тяни.
— А если там задержка, обратиться лично к вам.
— Дурак твой Грабарь.
— Может быть, Иосиф Виссарионович, пресечь? — Лаврентий Павлович коротко рубанул воздух рукой.-
Одним махом?
— Нет! — Сталин долго думал, наморщив узкий лоб. — Отказывать нэ будем. Но притормози пока. Интересно, что у него на уме? Зачем? Вот что, Лаврентий, надо послать к нему человека, — вождь усмехнулся. — Мастера на все руки по восточным делам. Есть у тебя такой?
— Не один, товарищ Сталин.
— И чтобы с документами умел работать, в архивах.
Рыться! Копать!
— «Косой» подойдет, — сказал Берия и быстро, возбуждаясь, облизал плотоядные губы.
— Надо, Лаврентий, выяснить в логове этого Рериха две веши. И там — будем решать.
Палач номер один Советского Союза вынул из папки блокнот, раскрыл его, вооружился ручкой «Паркер» с золотым пером:
— Я слушаю, Иосиф Виссарионович.
— Пиши.
8 апреля 1946 года Индия. Кулу. Раннее утро
Николай Константинович, как всегда, работал в своей мастерской — его трудовой день начинался с первыми лучами солнца.
Появилась Елена Ивановна, озабоченная.
— Доброе утро, Николя!
— Доброе, доброе. — Он, оторвавшись от мольберта, взглянул на жену. — Что случилось, дорогая?
— Ничего не случилось. Так… Вчера поздно вечером… Ты уже спал, не стали будить, приехал Орясов. Журналист.
— А! Олег Владимирович! Наш связной с Россией. И что же? Я ему всегда рад.
— Я тоже. Приехал не один. С ним молодой человек, выпускник московского историко-архивного института. Зовут его Сашей Валаевым, он бурят из Читы. Пишет дипломную работу по архивным источникам об Алара Калама…
— Об учителе Будды? — изумился живописец.
— Представь себе! И вот… Привез его Орясов, с рекомендательным письмом от ректора института, с официальным ходатайством наркомата просвещения взять этого Бадаева на несколько месяцев… Чтобы мы позволили ему поработать в наших архивах, вообще помогли…
— Так ведь это замечательно, Лада!
— Замечательно… Только одно меня… настораживает. Почему бы сначала не получить наше согласие? Что за спешка? Бесцеремонность какая-то!
— Наверно, ты права. Отчасти… Но пойми: мы им не можем отказать!
— Что верно, то верно…
— Где этот студент?
— За дверью. Ждет. — Елена Ивановна наконец улыбнулась. — Он тебя ужасно боится.
— Так проси!
Через минуту в мастерской появился молодой человек лет двадцати трех, коренастый, смуглый, с приветливым круглым лицом восточного типа; левый глаз немного косил, но как бы уплывающий в сторону взгляд его ничуть не портил, наоборот, московский гость от этого застенчивого взгляда казался беззащитным, неуклюжим.
— Здравствуйте, Николай Константинович!
— Здравствуйте! Здравствуйте! Проходите! Сядем у этого столика. Обратите внимание, юноша, какой отсюда открывается вид на Гималаи.
— Потрясающий вид!
Саша Бадаев сразу понравился живописцу.
Их первая беседа продолжалась больше часа, студент обнаружил просто блестящие познания в области, в которой ему предстояло работать в архивах, над источниками, да к тому же знал три восточных языка — тибетский, китайский, хинди!
— Ну а что же, Саша, вас интересует, кроме буддизма?
— О! Многое! Спорт. Я альпинист, первый разряд. И еще…— Студент историко-архивного института засмеялся; у него были великолепные ровные зубы снежной белизны. — Я, Николай Константинович, закончил в Чите, представьте себе, кулинарный техникум и до сих пор люблю приготовить себе и друзьям что-нибудь вкусненькое. А еще люблю цветы, садовые. V моей бабушки цветник!..
— Вот и прекрасно, Саша. Будете, при желании, помогать нашему садовнику. У нас цветов — море. А повар научит вас стряпать всякие индийские экзотические блюда. Вернетесь в Москву…
— Значит, вы меня берете?
— Берем, берем обязательно.
— Ура-а-а! — Саша Валаев захлопал в ладоши, при этом левый его глазик мило косил.
Право, совсем еще ребенок.
14 ноября 1946 года
Москва. Кремль. Кабинет Сталина. Поздний вечер
Вождь в сером кителе, застегнутом на все пуговицы, сидит за письменным столом, вытянув короткие кривые ноги в мягких сапогах. Непроницаем. Смотрит на дверь.
Появился Поскребышев.
— В передней Берия, Иосиф Виссарионович.
— Зовы, Саша.
Лаврентий Павлович почти бежит к столу, чуть-чуть приседая, и оказывается, у него бабья фигура с толстым задом.
