Яльмар Шахт - Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948
Вечером на площади у президентского дворца проходит фестиваль индонезийских национальных танцев. На нем присутствуют весь дипломатический корпус и все высокопоставленные должностные лица, как это было и днем.
Это истинно индонезийский праздник, представляющий танцы со всех сильно различающихся островов. Играют оркестры гамелан. Танцоры — мужчины и женщины — качаются из стороны в сторону при свете факелов и свечей, их руки рисуют в темноте таинственные фигуры и извиваются, как змеи. Каждое движение, каждый шаг имеют собственное эзотерическое, мистическое значение. Между танцорами появляются демоны в свирепых масках, размахивающие мечами и стремящиеся одолеть добрых духов. Все это сопровождается приглушенными, мягкими, вибрирующими, волнообразными музыкальными звуками гамеланов, являющихся полной противоположностью жесткому, отрывистому ритму американского джаза.
Танцевальному представлению предшествовал смотр войск, который особенно нас поразил. Мы приехали из Германии, находящейся в состоянии хаоса. В течение семи лет мы жили вне закона в отечестве, где, казалось, были умышленно разрушены и растоптаны все традиции. И вдруг сейчас, в далекой Азии, перед нашими глазами появился воинский строй, который марширует под музыку индонезийского оркестра, исполняемую столь четко и уверенно, как это мог бы делать прусский военный оркестр. Мелодии, которые он играл, — знакомые нам прусские военные марши. Когда солдаты стали отбивать строевой шаг, чего мы не слышали около пятнадцати лет, флейты, барабаны и другие инструменты оркестра зазвучали один за другими точно так, как это было в мирное время на парадном плацу каждого немецкого гарнизона. Затаив дыхание, зрители слушали, как они играют могучий гимн «Молюсь силе любви» в тысяче миль от страны, где родилась эта музыка».
После завершения моего доклада я захотел подытожить свои впечатления посещением тех районов страны, где еще не был. Мы путешествовали на машине и самолетом в Бали, где западный мир все еще восхищают красоты пейзажа и люди. Мы летели над высочайшим вулканом на Суматре, вокруг которого наш пилот совершил полный круг, потому что перед нами открылся прекрасный вид, какой он видел всего раз за пять лет полетов на Суматре. Мы делали остановки в Паданге и Палембанге и гуляли по каньону Букит-Тингги и по берегам озера Тоба.
Где бы я ни был, везде находил подтверждения своим наблюдениям. Индонезия является одной из богатейших стран мира. За исключением хлопка, выращивать который не позволяет здесь чересчур тропический климат, и шерсти, получать которую мешает отсутствие подходящих пастбищ для овец, в этой островной стране имеются все источники сырья, ожидающие своей разработки. Как воспользуется ими население в 75 миллионов человек, покажет только будущее.
Многие западные наблюдатели, возможно, будут разочарованы тем, что идеалы сегодняшней западной дипломатии не очень высоко ценятся. Это относится не только к Индонезии, но также почти ко всем магометанским странам. Естественно, у всех образованных и культурных людей эксцессы и преступления гитлеровского режима продолжают вызывать безусловное осуждение. Но социальные и экономические достижения первых лет правления Гитлера встретили любопытную реакцию со стороны некоторых из этих народов. К тому же все они понимают, что обязаны своим конечным освобождением от колониального правления Второй мировой войне. Очевидно, поэтому гитлеровский режим не осуждается здесь на сто процентов.
Само собой разумеется, что все народы Южной Азии приняли парламентскую систему правления. Это, однако, не заставило их рабски подражать Западу. Они опасаются, что излишняя вестернизация может нанести ущерб их традиционной культуре и религии. Их разделяют с Западом не столько политические интересы, сколько тревога за сохранение характерных черт своей культурной, интеллектуальной и религиозной жизни. Всякий, кто хочет сотрудничать с этими народами, обязан отучиться третировать их как забитые нации в англосаксонском духе, но должен принимать их с чувством, что они наделены теми же правами, какими владеет все остальное человечество.
Когда мы купались со своими индонезийскими друзьями в бассейне Тугу, один из них обронил замечание, которое я никогда не забуду. «Три года назад, — сказал он, — было бы невозможно белым и цветным людям купаться вместе в этом бассейне».
Действительно, на нас лежит большая вина, которую следует искупить.
Заключение
Теперь я снова в Германии. На моем письменном столе лежит корректура этих мемуаров. Семьдесят шесть содержательных лет моей жизни включают в то же время семьдесят шесть лет истории Германии. Из всего того, что заслуживало внимания, я рассказал только случаи из своей жизни — по совести говоря, сумбурно, непоследовательно и достаточно противоречиво. Моя собственная жизнь, с ее взлетами и падениями, шла вровень со взлетами и падениями исторической эпохи. В отличие от многих других, я не уклонялся от них. Легкомысленное Ubi bene ibi patria («Где хорошо, там и родина». — Пер.) — не моя стихия. Я никогда не гонялся за роскошью и удовольствиями, но добивался благополучной жизни для своего народа.
Как бы глубоко я ни был укоренен в немецком народе, во мне никогда не было шовинизма. Для меня национализм неизменно означал такой образ жизни и работы, который другие уважают и которому подражают. То, что хорошо для нации, является хорошим, в моем представлении, и для семьи. Убежден, что только семья может оценить в полной мере ответственность человека перед всей нацией. Семья — зародыш, из которого вырастают нации. Именно из семьи развиваются цивилизованность и мораль нации.
Я создавал семью в своей жизни дважды. Сегодня моя дочь от первого брака является матерью четверых детей с собственными заботами и ответственностью. Прошло много времени с тех пор, как мы вместе поднимались на вершину горы Юнгфрау. Еще раньше, 11 ноября 1918 года, подписанное в Компьене соглашение о прекращении огня повлекло за собой крушение Германской империи. В этот день я записал в гостевую книгу своей дочери стихи, которые выражают мои фундаментальные политические взгляды и которые стали эпиграфом к этим воспоминаниям:
Не насилие или сила денег
Формируют мир.
Нравственное воздействие, сила духа
Могут его изменить.
Я всегда питал отвращение к насилию. К деньгам я стремился только потому, что владение ими позволяло мне посвятить всю свою энергию достижению общего блага. Материальное благосостояние, которое я сохранил в условиях разрухи, последовавшей за Первой мировой войной, было достаточным для того, чтобы поступить на государственную службу. Полная потеря собственности после Второй мировой войны заставила меня снова заняться профессиональной деятельностью.
