Владимир Герлах - Изменник
Он грубо, цинически выругался и упал во всю длину своего длинного худого тела, лежал как мертвый, бледный с плотно сжатыми веками, был мертвецки пьян! Степан смеялся: «Ну и Галанин! В первый раз в жизни вижу его пьяным! Сколько же он должен был выпить! Я пойду, Шура, отпрошусь на сегодня! погуляем с ним когда проснется, а ты смотри, присматривай за ним, компрессы на голову клади, самое лучшее, конечно, если он выблюется! побежал!»
Шурка до его возвращения сидела у бесчувственного тела своего нареченного отца, подложила ему под голову подушку, клала на лоб холодные компрессы, слушала еле заметное дыхание и пьяное бормотание! Плакала, догадывалась о всем, что творилось в душе Галанина и жалела его всеми силами своего маленького любящего сердца.
***Галанин пришел в себя, когда было уже темно, долго лежал с открытыми глазами и вспоминал, постепенно вспомнил все, начиная со своего приезда в город и кончая возвращением сюда, после разгрома партизан, дальше был черный провал, обрывки каких-то фантастических картин, знакомые и незнакомые лица и самые невероятные происшествия; тщетно старался вспомнить, напрягая голову по которой, как будто, десятки кузнецов колотили большими тяжелыми молотами, долго шарил в темноте, стараясь сообразить, где он находился; лежал он полуодетый на двуспальной кровати, под ней он нашел сапоги, натянул их, сел и прислушался, в соседней комнате, откуда падал тонкий луч света, кто-то разговаривал, слышался мерный бас, ему отвечал Степан на ломанном немецком языке. Галанин улыбнулся его ужасным оборотам речи и позвал: «Жуков, идите сюда! объясните мне где я нахожусь! Здесь темно как в аду, ничего не могу найти!»
Вошел лейтенант Жуков, осветил маленькую спальню, почти целиком занятую огромной кроватью и маленьким столом, где на видном месте стоял пожелтевший и помятый портрет Галанина в форме лейтенанта. Осмотревшись и потирая голову, Галанин попросил: «Дайте мне напиться воды, что ли, страшная головная боль, и расскажите мне как я попал в вашу спальню, ничего не могу припомнить, как ни стараюсь!» С отвращением выпил подряд две рюмки водки, после которых сразу почувствовал облегчение, головная боль прошла, прошли невеселые мысли, с все возрастающим удивлением, слушал Жукова, который помогал ему вспоминать:
«Товарищ Галанин! я никогда вас таким не видал, такое здесь творили, чудеса да и только! Я чуть кишки себе не порвал со смеху! Как вы тогда упали на пол, положили мы вас честь честью на эту кровать, сапоги стащили, моя Шурочка вам все время компрессы на голову клала, и стало вам хорошо, после как вы, по моему совету два пальца в рот загнали и выблевались! Выпили после этого стаканчик водки и начали, сначала по воробьям из окошка стреляли, покудова немцы не пришли, патруль ихний, чтобы вас значит обратно в комендатуру забрать! Черта с два! те уж и так и этак, сначала по хорошему просили — нет, не слушаетесь и ихнего коменданта, нехорошо так по-немецки г… обругали, а потом по-русски, пришли другие и хотели вас заарестовать!.. да не на такого напали, вы схватили ручную гранату, чеку выдернули, зажали в руке, считать стали по-немецки: эйн и цвэй, как цвэй сказали, те через окошко выпрыгнули, а я Шурочку своим телом заслонил, чтобы ее не поранило, а вы снова чеку осторожненько на место вставили и гранату в карман положили! от сердца и отлегло, а потом дернула нелегкая Аверьяну к вам прийти, к нему привязались, приказывать стали, поставили его раком во дворе, на ж… ему яблоко положили и стреляли через него в дерево! потом его водой отливали, всех чувств от страха лишился. Ха, ха, ха!» Степан смеялся до визга. «Да разве ж все вспомнишь! такого цирка я в жизни не видал. Моя Шурочка не знала, что с вами делать и плакала и смеялась!»
Галанин машинально выпил еще рюмку, закусил огурцом, с досадой поморщился: «Не понимаю, чего здесь смешного? Напился как свинья! в таких случаях надо применять решительные меры, вязать пьяницу! отлить водой!» — «Ага! связать! да к вам, товарищ белогвардеец, подступиться было невозможно! никому, и немцы два раза старались и трех полицейских я позвал, просили честью и стращали! Какое! Как матом загнете! и за револьвер или за гранаты! А жить ведь нам всем хотится! Да и потом, никакого буйства особенного и не было! так немного побаловались, постреляли и Аверьяна напугали! только и всего!» Степан посмотрел на часы! встревожился: «Уже половина девятого, ваши гости уже два часа пьют и едят, вас поджидают! нужно собираться, моя Шура так и сказала, как вы встанете приходить немедля, иначе ничего не останется, люди рады, что дорвались на даровщину!»
Галанин молча прошел на кухню, где сидевшие за столом два немецких солдата в касках вскочили, подошел к рукомойнику и подставив голову под кран, пустил струю ледяной воды! Долго тяжело отдуваясь тер голову и лоб, тщательно вытерся, причесался, вернувшись в спальню внимательно посмотрел на Жукова: «В чем дело? Откуда взялись мои дурацкие приглашенные? Что вы мелете, Жуков?» — «Да разве вы и этого не помните, ну и дела! дела наши хреновые! Разве вы забыли как мы трое: я, вы и Аверьян писали списочек приглашенных, шестьдесят два человека, мужчин и баб! На ночь у Аванесянца все закупили, армяшка рад до смерти, недавно прибежал, беспокоится, что самогонка кончается, пьют как скаженные, принес эту бутылочку, боится, что пока придете ничего не останется!»
Галанин с открытым ртом смотрел на Жукова: «Слушайте, Степан, неужели это все правда!?»
— «Вот чтоб мне на месте сдохнуть! Все правда!» — «Так это же черт знает что! Я не понимаю вас! Вы видите перед собой человека, допившегося до скотства, и вместо того, чтобы его удержать, вы еще потакаете, этому шуту гороховому! Кто же будет платить армянину? Вы говорите шестьдесят два человека! Вы знаете чем это пахнет!» — «Неужели вы не помните и этого? Как вы ему под ноги швырнули золотые рубли? он бросился на пол, как гад, за ними ползал, но Шурочка отняла и все взяла в свои руки! Заплатила ему ровно столько, сколько полагается! а вот сдачи!» Галанин тупо смотрел на золотые четыре десятирублевки, вдруг вспомнил, как он роясь в чемодане, захваченном у партизан, нашел там мешочек с сорока золотыми монетами и положил их себе в карман, оставив Фридену немецкие марки! Дело было не так плохо; заглянув в свою полевую сумку, нашел там еще пятнадцать монет.; Довольный улыбнулся. «Ага! теперь начинаю кое-что вспоминать! Возьмите себе эти сорок рублей! все равно, если бы не она, не было бы ничего! Ну, что-же! раз я пригласил гостей, нужно идти до конца. А что это за немцы у вас?» -
«Да вот уже второй раз за вами приходят! Эти ничего вежливые, один из них немного по-русски понимает, говорит что ихний Фриден очень за вас беспокоится! у них ведь строго, чуть стемнело, все за проволоку! до утра, боятся сволочи, нас! Они теперь с бричкой приехали, увезти вас хотят!» Галанин небрежно махнул рукой: «Увезти? Посмотрим! Нет, Степан, эту ноченьку последнюю, погуляю с вами! у меня такое чувство, что никогда больше я здесь не буду, хочу чтобы меня не забыли здесь! до смерти!»
