Лайон Де Камп - Лавкрафт: Биография
Он даже преодолел свой давнишний этноцентризм, чтобы сказать что-то доброе о чернокожем. Он писал Элизабет Толдридж: «Вам, несомненно, повезло работать вместе со смуглой Элис (которую Барлоу вспоминает со всей теплотой — и чья пенсия, надеюсь, будет благополучно устроена)…»[657]
Он резко осуждал себя в прошлом и извинялся за убеждения молодости. Его длинное автобиографическое письмо Эдвину Ф. Байрду от 3 февраля 1924 года попало в руки его поклонника Коновера, который хотел его опубликовать. Лавкрафт запретил публикацию: «Что же касается того чертова письма — я взираю с досадой на его эгоистическое самодовольство, напыщенные витиеватые пассажи, нарочитую показушность, неуклюжую развязность и черствость в целом. Было бы не так страшно, будь оно написано в двадцать три года — но в тридцать три! Каким же самодовольным, нахальным и эгоистичным болваном я был тогда! Все это кудахтанье о формировании и развитии — мир не видывал большего ничтожества! Мда, оправдание, если таковое имеется, заключается в следующем: инвалидность и изоляция моих прежних лет оставили меня — в тридцатитрехлетнем возрасте — таким же наивным, неискушенным и непривыкшим к отношениям с миром, какими большинство являются в семнадцать или восемнадцать лет. Как вы видите из письма, я как раз только вырвался из скорлупы уединенности и находил внешний мир таким же новым и пленительным, каковым его находит ребенок. Я и вправду был так опьянен чувством роста — очарован новыми пейзажами (я только что впервые побывал в Нью-Гемпшире, Салеме, Марблхеде, Нью-Йорке и Кливленде) и околдован призрачной мечтой о литературном успехе (первые публикации в „Виэрд Тэйлз“ годом раньше — и будущее рисовалось мне в розовых тонах), — что вся моя психология была психологией запоздалой юности, со всем ее обычным эгоизмом, напыщенным сочинительством, развязностью и хвастливыми устремлениями неоперившегося птенца. Мне трудно восстановить настроение того давнего периода — но почти наверняка я считал себя парнем что надо… Что ж, одно утешение — в 37–м я уже совсем не тот кипучий дурак, каким был в 24–м. Может, я и сейчас не очень-то хорош — но, по крайней мере, годам удалось немного отстроить мое чувство меры, так что я едва ли допущу подобный разгул вздора, как это тошнотворное излияние, уже преданное прошлому»[658].
Лавкрафт объяснил недостатки своего самообразования: «По мере того как шли годы, мое продвижение в знаниях и умении разбираться оставалось прискорбно односторонним и нераспределенным — до некоторой степени из-за полуинвалидности, препятствовавшей и сократившей мое формальное образование (в колледже я не учился совсем) и в известной мере удерживавшей меня от активного общения с практичным миром. В некоторых вещах я был вопиющей противоположностью скороспелости, сохраняя на протяжении долгого периода хронологически взрослой жизни искусственные, книжные и легкомысленно условные представления обо всех видах окружающих реальностей и устроений. Я анализировал и исследовал лишь то, что меня интересовало, — таким образом оставив нетронутыми обширные области и усваивая традиционные заблуждения и предрассудки своей среды (социально, политически и экономически консервативной) относительно фактов и проблем в этих областях».
Опыт Лавкрафта — довод против возникающего каждые несколько лет движения в образовании, которое поощряет студентов изучать то, что им нравится, без обязательных курсов. Лавкрафт объяснил и перемены в своих политических взглядах: «Все это от закоснелой мумии, пребывавшей на другой стороне вплоть до 1931 года! Что ж — тем лучше я могу понять инертную слепоту и вызывающее невежество реакционеров, будучи некогда одним из них. Я знаю, каким самодовольно безграмотным я был — замкнувшимся в искусстве, естественных (не социальных) науках, поверхностных сторонах истории и старины, абстрактных академических аспектах философии и так далее, — то есть в однобоких стандартных знаниях, которыми, согласно традициям вымирающего строя, было ограничено гуманитарное образование»[659].
Лавкрафт был слишком требователен по отношению к своему самообразованию. То, что ему было необходимо на третьем десятке, было не столько социальными науками (которые в действительности не очень-то и научны), сколько практическим опытом в купле и продаже, найме и увольнении, командовании и подчинении. Ему нужно было найти свой путь в том обширном мире коммерции и производства, который он позже считал таким омерзительным, но без которого не было бы миллионов читателей произведений писателей.
В конце 1936 года болезнь глаз Лавкрафта, по-видимому, прекратилась. Однако его «заболевание пищеварения» обострилось. В добавок к этому зимой 1937–го он жаловался на опухание ног. Этот недуг, вину за который он возлагал на холод, продолжался довольно долго. Он не поехал в Нью-Йорк, хотя Лонги снова его приглашали.
С середины февраля из-за «гриппа» ему пришлось печатать письма. Возможно, он догадывался о природе своей болезни. В письме Дерлету от 17 февраля, рассказав о своем возобновившемся интересе к астрономии, он заметил: «Забавно, что прежние интересы вновь возникают к концу жизни».
Лавкрафт быстро слабел. Он терял в весе, его рвало. Дни он проводил в постели, опираясь на подушки, пытаясь карандашом писать письма и открытки или диктуя их тетушке.
Не позднее чем через день или два после написания процитированного выше письма Дерлету Энни Гэмвелл вызвала доктора Уильяма Л. Лита. Доктор Лит нашел Лавкрафта сидящим в ванной с водой, поскольку это облегчало ему боль. Он прописал ему лекарства и велел вести записи приема пищи.
Специалист, обследовавший Лавкрафта 2 марта, подтвердил подозрение на рак. Десятого марта Лавкрафт лег в Мемориальную больницу Джейн Браун. Поскольку рак уже распространился по телу, врачи не советовали делать операцию. (Хирургическое вмешательство было возможно полтора года назад.) Есть Лавкрафт уже не мог; его кормили внутривенно, утоляя боль морфием.
Изнуренный, раздувшийся от газов и жидкости, испытывавший частые приступы острейшей боли, Лавкрафт все так же очаровывал сиделок своей джентльменской элегантностью и стоическим мужеством. Он умер рано утром 15 марта.
В его свидетельстве о смерти причины смерти указаны как «рак кишечника, хронический нефрит». Нефрит — воспаление почек — мог быть вызван любым из нескольких факторов. Некоторые источники указывают, что нарушение функции почек было лишь побочным следствием рака, другие же предполагают, что оно было самостоятельным продолжительным заболеванием. Теперь на этот вопрос едва ли можно ответить.
