Валентина Мирошникова - 100 знаменитых судебных процессов
К уряднику вскоре после этого совершенно бестолкового ареста явился местный батюшка и попробовал указать служаке, что тот явно переборщил. Ведь православный храм в Старом Мултане стоял к тому моменту уже более 40 лет, многие удмурты приняли христианство. Если бы вотяки практиковали человеческие жертвоприношения, скрыть это просто не удалось бы. Но Жуков выгнал священника, нарушавшего всю «стройность» сделанных следователями умозаключений. Батюшку даже не допросили официально, как это принято при расследовании дел с религиозной подоплекой.
С. Кобылин, подписавший в качестве понятого протокол осмотра места обнаружения обезглавленного трупа, и его брат Михаил тем временем рассказали уряднику о ритуальных убийствах вотяков. Якобы последние ежегодно приносят «злому богу Курбону» в жертву жеребенка, а каждые 40 лет отдается на заклание «великая жертва» — живой человек-иноверец, которому отрезают голову и вынимают сердце и печень. Затем тиун (колдун) сжигает внутренности в пламени костра. Урядник поспешил передать сии откровения в губернию. Слова Кобылина были занесены в обвинительный акт, а самого «этнографа» вызывали на процесс в качестве свидетеля. Оказалось, что исключительная осведомленность крестьянина объясняется просто: в 1882 году о человеческих жертвоприношениях ему рассказал неизвестный вотяк, с которым Кобылин сильно напился в придорожном трактире. К тому же, «этнограф» имел зуб на удмуртов, поскольку, будучи распорядителем местного склада резервного зерна, банально проворовался и вдрызг разругался с односельчанами. Только жалоба обманутых в губернию и последовавшая проверка заставили ворюгу расстаться с прикарманенным хлебом.
Позднее было установлено, что Конон Матюнин, страдавший эпилепсией, появился в деревне Кузнерка (по соседству с Мултаном) и две ночи (с 3-го на 4-е и с 4-го на 5 мая) провел в доме Тимофея Санникова. Документы пришлого видел хозяин «становой квартиры». Получалось, Матюнин вообще не был в Старом Мултане и был убит по дороге? Однако следователи решили, что две ночи в Кузнерке ночевали разные люди. Почему? Да потому, что пустивший путника вечером 3 мая Санников заметил на его азяме синюю заплату, а сын хозяина, предоставивший ночлег бедняку 4 мая, этой заплаты не помнил.
Но если Матюнин все же не ночевал в Старом Мултане, то «ритуальная версия» убийства рассыпалась в прах! А раз так, требовалось допросить второго нищего. Тем более что Вятская губерния находилась на карантине, и все путники имели при себе не только паспорта, но и справки о последнем медосмотре. Однако следствие решило обойтись без лишних хлопот, не дав распоряжения о поиске бродяги, который мог бы пролить свет на это запутанное дело.
Тем временем полиция нашла еще двух свидетелей. Один из них, причетник Богоспасаев, в начале мая 1892 года почти целый день провел с Матюниным. Конон Дмитриевич, крепкий мужчина, пожаловался, что окружающие с трудом верят рассказам о «падучей болезни», милостыни подают мало и вообще считают его лентяем. Второй, старо-мултанский крестьянин Д. Мурин, рассказал о русском мальчике, проведшем пасхальную ночь в одной избе с удмуртами. Мужчины якобы обсуждали какой-то страшный сон и, чтобы он не стал явью, собирались «молить двуногого». Вскоре к обвиняемым присоединились Андриан Андреев, Андриан Александров, Александр Ефимов, Дмитрий Степанов и братья Гавриловы. Число подозреваемых увеличилось до 12 человек. Следователей не смущал тот факт, что задержанные отрицали свою причастность к убийству и утверждали, будто понятия не имеют ни о каком культе Курбона.
Несмотря на то что следствие никак не могло разделить между задержанными их роли в преступлении (это является обязательным условием в случае обвинения в преступном сговоре), прокуратура настаивала на судебном разбирательстве. Несостыковок в деле существовало великое множество, но официальных лиц данный факт как-то не особенно смущал. К примеру, план местности, где обнаружили обезглавленное тело, был составлен и приобщен к делу только. спустя полгода! К тому же, состряпан он оказался топорно и давал весьма приблизительное представление об оригинале. На нем даже положение тела указывалось неправильно!
В 1893 году прокуратура направила в соседние регионы просьбу предоставить информацию о расследовании дел, связанных с жертвоприношениями идолопоклонников. Через некоторое время обвинители заполучили два положительных ответа (из Архангелогородской объединенной судебной палаты и из Казанского окружного суда). В первом сообщении речь шла о сумасшедшем эвенке, который поклонялся тряпичной кукле и зарезал соседскую девочку. Изверга изловили его собственные соплеменники во главе с шаманом, скрутили и сдали русским властям. В Казани же мужчина-мусульманин прибег к радикальному средству лечения своего тяжелобольного сына, зарезав девочку-мусульманку. Убийца изъял из тела жертвы сердце, над которым проделал ряд магических манипуляций. К слову, подобное «врачевание» осуждается исламом, поэтому татары сами заявили о случившемся властям и оказали помощь в расследовании. Однако ведь ни татары, ни эвенки на родственные отношения с удмуртами не претендовали. К тому же, в обоих случаях речь шла о поступках одиночек, которые осуждались их же соплеменниками. На каком основании прокуратура использовала в обвинительном акте ссылки на упомянутые дела, совершенно непонятно.
Свидетелем обвинения стал также некий Иванцов, которому на тот момент было 103 года. Дед рассказал, что в 1842 году его самого вместе с супругой, золовкой и племянником едва не «замолили» удмурты. Правда, тогда следователи не обнаружили никакого криминального подтекста в указанном инциденте. На самом деле имела место обычная бытовая ссора с оскорблениями, а Иванцов постарался от души насолить «оппонентам», раздув дело едва ли не до покушения на убийство. Власти призвали склочника обуздать свое воображение, а удмурты отделались лишь выплатой небольшого штрафа.
Время шло, но сколько-нибудь серьезных улик против обвиняемых не было. Тогда к следствию подключили пристава Шмелева, считавшегося весьма искушенной в сыске личностью. Он начал с несанкционированного обыска «родового шалаша» Дмитриева, который в поисках улик разве что по бревнышку до того момента раскатать не успели. Шмелев тут же отрапортовал начальству об обнаружении. окровавленного седого волоса, прилипшего к деревянной балке! Этот волос, признанный принадлежавшим Ко но ну Матюнину, попал в разряд важнейших улик. Но при этом никакого документа, который формально объяснял бы появление в деле столь значительной находки, не замеченной специалистами сыска в течение двух с лишним лет, составлено так и не было.
Весной 1894 года полиция получила анонимное письмо. В нем говорилось, что человек, знающий правду об убийстве в Старом Мултане, дожидается отправки в Сибирь в сарапульском исправительном доме. В ходе трех допросов некий солдат Голова показал: в ночь с 4го на 5 мая он лично видел, как группа удмуртов в «родовом шалаше» Дмитриева принесла в жертву богу Курбону бродягу. Нищего раздели по пояс и подвесили вверх ногами под коньком крыши. После этого несчастному отрезали голову, истыкали ножами его живот, а кровь собрали в таз и мелкие плошки. Конца действа перепуганный солдат не видел, поскольку сбежал из села. Голова участников ритуала не разглядел, указав только на присутствие в шалаше «главного колдуна» Григорьева. Показания этого свидетеля оказались очень умно состряпанными. В них, например, старательно обошли момент извлечения из трупа внутренних органов. Ведь Голова наблюдал только убийство нищего, а не само жертвоприношение! Так что о судьбе отрезанной головы Матюнина, его сердца и легких солдат рассказать не мог.
Но в свидетельствах Головы имелся целый ряд существенных оплошностей. Например, на животе трупа в действительности не было следов ножевых ранений. К тому же несчастного не подвешивали за ноги. Во-первых, протокол вскрытия не зафиксировал наличия следов веревки на лодыжках. А во-вторых, высота шалаша Дмитриева составляла 167 см, а рост обезглавленного тела — 160 см (то есть с головой не менее 175 см). Но прокуратура радостно приняла явно «липового» свидетеля.
Обвинительное заключение было утверждено в сентябре 1894 года. Согласно этому документу, события в Старом Мултане выглядели следующим образом: местные вотяки, сильно волновавшиеся из-за эпидемии тифа и двух неурожайных лет, поддались агитации Андриана Андреева, который увидел в пасхальную ночь вещий сон. В середине апреля 1892 года они приняли решение принести человеческое жертвоприношение. Чтобы отвести от себя подозрение, в качестве жертвы участники ритуала договорились выбрать бродягу. 4 мая вечером в село явился Конон Матюнин; нищего встретил стоявший в ту ночь в сельском карауле Василий Кузнецов, русский по национальности, сохранивший верность верованиям удмуртов под влиянием матери. Матюнина по распоряжению одного из участников жертвоприношения, сотского Семена Красного (Иванова), разместили в доме Василия Кондратьева, напоили водкой и угостили табаком. После полуночи бродягу заманили в шалаш, раздели, связали и подвесили за ноги на перекладине. Забойщик скота Самсонов под руководством шамана Григорьева обезглавил Матюнина и истыкал его живот ножом. После сбора крови, отделения головы и извлечения внутренних органов тело было снято с перекладины и вместе с головой покойного спрятано в неизвестном месте рядом с домом Дмитриева. Затем участники жертвоприношения зажарили и съели сердце и легкие бродяги.
