Валентин Яковенко - Джонатан Свифт. Его жизнь и литературная деятельность
Хотя Свифт выпустил свой трактат без подписи, однако в политических кругах скоро стало известно имя автора, и руководители вигов Сомерс, Вернет и другие выразили ему свое одобрение и благоволение. С этих пор Свифт начинает учащенно посещать Лондон и проводить здесь более или менее продолжительное время. Он постепенно завязывает обширные знакомства – как в политических, так и в литературных кругах; посещает разные рестораны, где обращает на себя внимание своим странным поведением. Существует на этот счет один курьезный рассказ. В ресторане, где собирались Адиссон и его компания, стал появляться какой-то странный священник; он приходил аккуратно в определенное время, прохаживался с полчаса взад и вперед по комнате и затем уходил, не проронив ни одного слова. Они прозвали его «сумасшедшим попом». Но вот однажды этот «сумасшедший поп» подходит неожиданно к одному из случайных посетителей, по-видимому заезжему провинциалу, и спрашивает его: «Скажите, пожалуйста, можете ли вы припомнить хоть один день, когда была бы хорошая погода?» «Да, сударь, – отвечал тот, – благодаря Богу, я могу насчитать за время своей жизни множество дней, когда стояла хорошая погода». «Это больше, чем я могу сказать, – отвечал странный поп. – Я не могу припомнить ни одного дня, когда погода не была бы или слишком жаркой, или слишком холодной, или слишком сырой, или слишком сухой; но, что бы всемогущий Бог ни посылал, к концу года оказывается, что все обстоит как нельзя лучше…» С этими словами он вышел. Это был Свифт. Вообще, он легко проникал во всякие слои общества. Через вице-королей Ирландии, с которыми он поддерживал постоянные отношения, а также через знакомства, завязанные еще в Мур-Парке, он находил доступ в разные аристократические дома. Через Конгрева, бывшего товарища по школе, а теперь литературную знаменитость, знакомился с литераторами. Но больше всего он обязан и в этом отношении лично самому себе, своему остроумию, своему умению оживлять юмором, шуткой, остротой всякое сборище людей. Со вступлением на престол Анны (1702 год), под влиянием Мальборо составился кабинет, хотя и считавшийся виговским, но в действительности представлявший из себя какую-то смесь. Здесь были Годольфин, Ноттингам, Пемброк, Гаркур и другие; но главную роль играл знаменитый полководец Мальборо, опиравшийся на вигов, так как они были сторонниками войны, а следовательно, его естественными союзниками. В палате общин по-прежнему преобладало торийское большинство, а в палате лордов – виги. Министерству приходилось лавировать. В особенности горячие дебаты вызвал билль, направленный против случайных конформистов, то есть против тех из диссидентов, которые соглашались принимать причастие по обрядам англиканской церкви при зачислении на службу. Палата общин несколько раз принимала этот билль, а лорды его отвергали. Положение Свифта в этом вопросе было несколько двусмысленное: он считал себя сторонником вигов и, следовательно, должен был относиться отрицательно к биллю, тогда как в качестве защитника интересов высокой церкви он не мог, конечно, не сочувствовать ему. Впрочем, Свифту не пришлось вмешаться публично в обсуждение данного вопроса. Но, вероятно, мысль о том, как далеко он может идти с вигами, начинала уже тревожить его. Не лучше ли ему удалиться в уединение, предаться «размышлению и изучению», выжидая дальнейших событий?.. К обеим партиям он, по-видимому, начинает относиться с одинаковым недоверием. Но для открытого разрыва с вигами не настала еще пора. К этому же времени (1704 год) относится появление в печати его знаменитой «Сказки о бочке», о которой я буду говорить ниже. Отмечу здесь, что она доставила ему и громкую славу, и непримиримую ненависть. Королева никогда, до самой смерти своей, не могла простить ему этой «сказки», что, несомненно, служило большой помехой для его личной карьеры.
Возвращаясь из своих отлучек в Ирландию, Свифт и здесь находил те же партийные счеты, разделявшие общественное мнение на два враждебных лагеря. Кроме того, Ирландия страдала еще и от своекорыстной политики английского парламента в делах торговли и промышленности. В это время местный парламент обсуждал между прочим вопрос о содействии развитию пенько– и льнопрядильной промышленности, великодушно предоставленной английскими коммерсантами свободной инициативе несчастного народа, и проектировал ходатайствовать об отмене десятин, платимых с этих производств в пользу духовенства. Последнее же как раз в это время домогалось возвращения ему вообще всех «десятин» и «первинок», отнятых еще Генрихом VIII. Произошло жаркое столкновение между Ирландской палатой общин и местной духовной конвокацией, зашедшее бы очень далеко, если бы перерыв заседаний не положил ему предела. Свифт не принимал непосредственного участия и в этих пререканиях, он находился в раздумье, выжидал; но здесь уже явно обозначались два пункта, по поводу которых он вступит со временем в горячую борьбу с вигами: церковный вопрос и ирландский вопрос; последний еще очень не скоро займет его внимание, но зато с тем большей силой он встанет на защиту угнетенного народа.
В конце 1707 года на Свифта была возложена миссия добиться от министерства согласия на возвращение ирландскому духовенству указанных выше «десятин» и «первинок»; он рассчитывал, что при помощи связей с руководителями вигов ему удастся успешно выполнить это поручение. Он снова отправился в Лондон и провел здесь более года. Это был поворотный и решительный момент в его политической деятельности. Приняв на себя миссию, имевшую большое значение для разоренного в то время и обнищавшего мелкого духовенства Ирландии, он рассчитывал вместе с тем устроить и свою судьбу, получить такое место в церковной иерархии, которое открывало бы перед ним более широкую арену для деятельности и удовлетворяло бы его честолюбию. Переговоры шли, однако, туго. Министерство уклонялось дать определенный ответ, явно намекая, что просьба может быть легко удовлетворена, если духовенство, со своей стороны, сделает уступки и согласится на различные послабления в пользу пресвитерианцев. Свифт, уже в «Сказке о бочке» обнаруживший всю свою ненависть к нетерпимости разного рода сектантов, гнушался идти на такого рода сделки. Наконец ему удалось добиться личного свидания с Годольфином, лордом казначейства; но и последний не дал решительного ответа и требовал, чтобы ирландское духовенство, со своей стороны, согласилось поддерживать вигов. Конечно, Свифт не имел права, да и лично не был склонен давать подобных обещаний. Эта политика торговли и лжи, эти уверения каждого из министров, что от него, мол, все зависит, так что трудно было разобрать, от кого же на самом деле зависит то или иное разрешение данного вопроса, возмущали Свифта до глубины души и внушали ему омерзение к людям, стоявшим тогда во главе министерства. В конце концов, однако, после длинных проволочек, его уведомили, что «десятины» и «первинки» будут возвращены ирландской церкви, о чем он и поспешил сообщить дублинскому архиепископу как о факте. Но ему скоро пришлось убедиться, что и это было всего лишь одно из тех обещаний, каких он получил от министерства немало. Попытки устроиться лично также не привели ни к чему. Рассказывают, что, прощаясь с Галифаксом, Свифт попросил у мецената-вига лежавшую на столе французскую книгу на память, говоря, что это будет единственное одолжение, какое он и его партия сделают ему за все время их знакомства.
