Юрий Борев - Луначарский
Ленин засмеялся:
— Это — юмористика, а не определение философии.
— Владимир Ильич, я не намерен мирить ваши философские расхождения, но… ваши человеческие отношения должны быть восстановлены…
Ленин сделал протестующий жест, но не стал перебивать собеседника, а тот басовито продолжал:
— …Богданов, Луначарский, Базаров — крупные и всесторонне образованные люди. В партии я не встречал равных им.
— Допустим, — согласился Ленин. — Но что же отсюда следует?
— Они люди одной с вами цели, и это должно снять философские противоречия между вами.
— Ах, значит, моим предупреждениям вы все-таки не вняли? Вы все еще надеетесь нас примирить? Это зря. Гоните эту надежду прочь и как можно дальше! Дружески советую вам: гоните!
Горький понял, что мировоззренческие распри зашли далеко и захватили и систему личных отношений и что Ленин настроен непримиримо. Писатель обескураженно покашлял и замолчал.
Хозяин и гость, больше не проронив ни слова, сошли с экипажа, поднялись по каменной лестнице к маленькому кафе, обогнули его и подошли к вилле Блезус. Отворив стеклянную дверь, Ленин оказался в холле. Здесь были оставлены вещи, и в тот же момент появилась нарядно одетая женщина — актриса Московского Художественного театра Мария Федоровна Андреева, жена Горького. Приветливо поздоровавшись, она повела гостя по коридору, затем через анфиладу комнат и вывела на залитую солнцем террасу, с которой открывался великолепный вид на залив. Вслед за Лениным и Марией Федоровной на террасу вышел Горький.
Ленин сказал:
— Вы, Алексей Максимович, не философ, вы — художник. Художник же может почерпнуть для себя много полезного во всякой философии. Он извлекает материал для творчества как из своего жизненного опыта, так и из любой философии.
— Из любой? — радостно ужаснулся Горький.
— Сформулируем осторожней: история художественной культуры показывает, что художники всегда опирались на любую не противоречащую гуманизму философию. Политики же более непосредственно зависят от философских ориентаций. Поэтому Богданов и Луначарский, Базаров и Юшкевич, махисты и богостроители обречены на философский и политический крах, и их…
— Владимир Ильич, — вмешалась в разговор Мария Федоровна, — право же, это море, эти горы, эти деревья, это небо заслуживают не меньшего внимания, чем философия. Я хотела бы, чтобы вы у нас отдохнули. Отключитесь, пожалуйста, от дел и споров, обретите покой…
— Вы очень любезны, Мария Федоровна. Я уже оценил прелесть этого пейзажа и должен заметить, что вы выглядите на его фоне совершенно великолепно…
В это время на террасу вышли Богданов и Луначарский. Луначарский, здороваясь, радостно и порывисто протянул руку, Богданов сдержанно-выжидательно кивнул, внутренне приготовившись подать Ленину руку, если тот пожмет руку Луначарскому. Ленин ответил Луначарскому сухим рукопожатием, а Богданову — кивком головы. Совершая эти необходимые действия и подчеркнуто сухо приветствуя людей, в которых он разочаровался, Ленин продолжал говорить с Горьким, совершенно не стесняясь вошедших:
— Между философским фундаментом и художественным творчеством ряд опосредствующих звеньев, в числе которых: жизненный опыт, мироотношение, художественная традиция, миросозерцание. Они могут внести коррекцию в ошибочные философские позиции. Я не считаю, что для художника безразлично, на какую философию он опирается. Однако для художника ошибка в выборе исходной философской позиции не так опасна, как для политика. Ваши же подзащитные совершают мировоззренческие ошибки в политике: они проповедуют соединение научного социализма с религией. Я с Богдановым и Луначарским разошелся по важнейшим философским, коренным мировоззренческим вопросам. Эти разногласия нельзя ни затушевать, ни скрыть, ни примирить.
Веселый, щеголеватый Луначарский в белой рубашке, подпоясанной широким поясом, внимательно следил за Лениным. Душа Луначарского разрывалась между родственной привязанностью к Богданову и глубоким уважением к Ленину, охлаждение со стороны которого он остро чувствовал и горько переживал. Луначарский оказался в трудном положении: теоретическими своими воззрениями он был близок к Богданову, человеческие симпатии делил почти поровну между Богдановым и Лениным, а в политических и внутрипартийных делах для него авторитет Ленина был незыблем.
Горький, чтобы разрядить обстановку, стал рассказывать забавную историю, приключившуюся с ним недавно:
— Посетил я маленький итальянский городок, где шла моя пьеса. Пришел в театр. К моему изумлению, в конце спектакля под бурные аплодисменты на сцену вышел человек, очень на меня похожий, и принялся раскланиваться. Когда публика стала расходиться, я подошел к моему двойнику и представился. Тот стал умолять не выдавать его. «Я безработный актер, приспособился играть авторов. В этом сезоне трижды сыграл Стринберга, четырежды — Ростана и, вот видите, вас…» Я рассмеялся и пожал двойнику руку.
Ленин, стоя у балюстрады, смотрел вдаль. Перед ним простиралась бухта Марина Пиккола, за синей морской гладью Неаполитанского залива угадывалась голубая волнистая линия гор. Луначарскому показалось, что рассказ Горького разрядил обстановку, а красивый пейзаж внес в душу Ленина умиротворение. Сочтя этот момент наиболее подходящим, Луначарский подошел к Ленину и тихо сказал:
— Владимир Ильич, между нами возникло какое-то недоразумение. Я хотел бы его прояснить. Мои личные чувства к вам…
Ленин перебил его:
— Личные чувства в политике и в философии мало что значат. Лично Мартов, например, мне весьма симпатичен. В политическом же отношении мы с ним — противники…
Луначарский тоже позволил себе перебить Ленина:
— Надеюсь, у нас с вами до этого дело не дойдет…
В отличие от Луначарского Ленин говорил до обидного громко и прямо:
— Уже дошло… Анатолий Васильевич, вам тридцать три года. В этом возрасте, согласно библейской легенде, Христос уже закончил свою земную юдоль, успев свершить все свои деяния. Вы же к тридцати трем годам еще не созрели духовно. Ваше мировоззрение совершенно расплывчато: винегрет из социализма и религии, марксизма и идеализма. Я уважаю ваши знания, память, эрудицию, но без приведения всего этого в систему, без опоры на прочный фундамент последовательного марксистского мировоззрения все ваши знания могут оказаться грузом, привязанным к ногам пловца. Все это усугубляется общей духовной растерянностью интеллигенции после поражения революции 1905 года. Эта растерянность не миновала и вас. А между тем только слепцы и нытики не видят грядущей победы революции… Я не могу согласиться с вашим заигрыванием с поповщиной…
