Александр Поповский - Искусство творения
Он будет исходить из собственных представлений о связи организма с внешней средой. Итак, очевидно, что если одинаковые клубни дают на севере одни результаты, а на юге другие, то причину надо искать не в картофеле, а в среде, окружающей его.
Лысенко обращается к своей удивительной памяти и в тайниках ее находит любопытные сопоставления. В Ганджинской долине картофель также вырождается, и даже быстрее, чем на Украине, а вот в нагорных местах того же района клубни прекрасно растут. Хорошо выглядит картофель в гористой полосе Закавказья. Недавно Лысенко заметил другой факт. На картофельном поле института выкапывали в июле урожай. При подсчете обнаружилось, что после пасмурных дней с гектара собирали на восемь центнеров больше, чем после жарких дней. Как будто солнечное тепло, обычно призывающее растения накоплять соки, тут действует наоборот: мешает картофелю накоплять их и губит сортовой материал.
«Допустим, — повторяет про себя Лысенко, — что не в меру горячее солнце мешает развитию клубней. Там, где время образования их совпадает с прохладным периодом в природе, картофель хорошо развивается. Но почему он потом вырождается? Говорят, его поражает инфекция. Почему этого с ним не бывает на севере?»
Ученый неделями и месяцами не сводит глаз с растущей ботвы, ищет ответа в листве, в цветке и в пыльниках. В эти дни не найти человека молчаливей его. О мыслях его могут лишь рассказать папиросные коробки, испещренные пометками, и комья земли в различных местах, крепко смятые взволнованной рукой.
Мастер угадывать нужды растений, Лысенко нашел уже причину, которая мешает картофелю расти и развиваться. Но слишком ясна перспектива, нет противоречий в том, что добыто. Его суровое правило: «Опровергни себя, и я поверю тебе». Вне столкновения и противоборства для него нет открытия. И он рыщет по делянкам, придумывает опыты с единственной мыслью разрушить то, что создано его же руками. Лишь после очистительных сомнений и новых доказательств истина получит признание.
«Картофель на юге, — решает Лысенко, — не вырождается. Нет нужды повторять ошибки предшественников, независимо от того, запечатлены или не запечатлены они в литературе. Картофель просто преждевременно стареет. Высокая температура поражает почки в процессе образования клубней и позже, во время хранения их. Потомство таких клубнеплодов рождается старым, точно оно провело уже долгую жизнь».
Пусть думают противники, что им угодно, он верит только тому, что увидел.
Опытом, простым и несложным, Лысенко утверждает свое предположение. Здоровый картофель помещают в теплицу, в условия тридцати градусов выше нуля, и высаживают затем его в почву. Словно жара нанесла почкам глубокую рану; клубни дряхлы, как будто им нивесть сколько лет.
Вот и все. С тех пор на Украине сажают картофель не ранней весной, а в июле, во время уборки хлебов. Гектар дает урожай от десяти до пятнадцати тонн. С севера картофель уже не завозят, здесь достаточно своего для посадки. Это стало возможным потому, что Лысенко разгадал потребности растения, передвинул время посадки и дал картофелю развивать свои клубни не в жаркую, летнюю пору, а осенью.
Надо ли сомневаться, что Лысенко остался верным себе и проверочные опыты делались на полях. Сотни и тысячи хозяйств провели летние посадки картофеля. От них же пришла весть, что затруднение вековой давности благополучно разрешено.
Преждевременное вырождение картофеля наводит Лысенко на мысль обратиться к многолетним растениям. Еще Эндрю Найт, садовник из славной когорты, в свое время установил, а Дарвин с ним согласился, что дерево, выросшее из черенка, недолговечно. Они не могли указать причину явления, но Лысенко ее знает теперь. Любая верхушка растения старше семечка. Черенковому сеянцу столько же лет, сколько вершине, откуда его взяли. Едва он пустил первый корень в почву, он уже нередко старше соседнего дерева. Ушедшее не возвращается, минувших стадий родителя ему не пройти.
Тополь с мертвой вершиной в пятьдесят лет был началом новой работы. Опыты служили делу защиты полей и благополучию садовых деревьев.
Вернемся к Колеснику, который бродит по паркам Одессы в поисках пирамидального тополя.
Вот они, наконец, перед ним: стройные великаны, мощно вздымающиеся к небу. Их семенами можно высеять целый лес тополей. Смело взбирайся на любой и собирай урожай. Впрочем, незачем и лазить: у смотрителя парка семян этих должно быть сколько угодно.
Он стучится к садовнику и любезно просит его:
— Покажите мне, пожалуйста, семена пирамидального тополя. Тысячу извинений, не следовало бы, конечно, так поздно беспокоить людей, но семена понадобились именно сейчас.
Садовник качает головой, пожимает плечами, точно речь идет о чем-то необычайном.
— Нет у меня семян.
— Жаль. Придется обратиться к другим.
— Не поможет, — спокойно замечает садовник, — на тополях нет семян.
Вот как! Куда же они деваются? Ему бы только несколько штук.
— У них не бывает семян. Они цветут, но семян не приносят.
Колесник делает вид, что весьма озадачен, и спешит прочь. Глупости какие — «цветут, но семян не приносят». Он этой же ночью наберет их полный карман.
И третий и пятый садовник сказали то же самое. Все точно сговорились остудить его пыл.
Чуть свет Колесник явился к специалисту ботанику:
— Мне нужны для эксперимента семена пирамидального тополя. Не укажете ли, где их достать?
Ученый даже привстал:
— Кто же этого не знает, что итальянские тополя семян не приносят? У нас водятся одни лишь мужские экземпляры, женские вывелись или их не было вовсе.
Вот тебе и легкое задание! Прямо, как в сказке: «Поди туда — не знаю, куда, принеси то — не знаю, что…»
Что бы это значило? Лысенко дал ему заведомо безнадежное поручение. Зачем? Какой смысл? Аспирант мысленно восстанавливает свою беседу с ученым, представляет себе его: то деловито объясняющим назначение тополей, то бесстрастно читающим ему наставления, и решает продолжать свои поиски.
Научная литература принесла Колеснику мало утешения. Насчет тополей в науке было семь точек зрения и все сходились на том, что женских экземпляров нигде в стране нет. Расходились они в подробностях, глубоко безразличных для аспиранта. Один ученый утверждал, что родина дерева — отроги Гималая, другой — плоскогорье Ирана, третий — ни то, ни другое: пирамидальный тополь — мутация, случайное порождение типа ивы, завезенное в Россию Наполеоном Бонапартом. Из потока гипотез и предположений аспирант предпочел мнение того академика, который уверял, что все точки зрения сомнительны.
