Игорь Можейко - Аун Сан
На обратном пути Аун Сан вдруг сказал товарищу:
— Ты знаешь ведь, я самый младший у нас в семье. И меня все любят. И у матери я самый любимый. А я ей не пишу совсем. Она не имеет ничего против того, что я занимаюсь политикой, — у нас в семье все политики. Но ей кажется, что я ее недостаточно люблю. И мне ее очень жалко.
Через несколько недель после этого Аун Сан неожиданно собрался, попрощался с товарищами, передал все дела заместителю и уехал в Натмаук. Его не было недели две. А однажды вечером, часов в десять, он объявился у Тейн Пе, который уже ушел из университета и жил на Барр-стрит. Аун Сан был неузнаваем. В новых лоунджи, в новой рубашке, поправившийся, веселый, в новых ботинках и аккуратно подстриженный. В руке у него был черный сундучок. Тейн Пе выглянул в окно, терзаемый страшными подозрениями. Так и есть — там стоит извозчик. Это уже было совсем необыкновенным расточительством.
Аун Сан понял растерянность товарища. И захохотал громко и заразительно.
— Я стал буржуем. Это все моя мать. Наконец-то я себя чувствую представителем эксплуататоров. Я тебе больше скажу — у меня есть пятьдесят рупий, тоже ее подарок. Всех кормлю. В какой хотите ресторан?
Ко Хла Пе, который оказался в этот час у Тейн Пе, вмешался в разговор.
— Десять рупий немедленно отдай мне. А то меня завтра с квартиры выгонят.
— Держи. Но у нас еще есть деньги на ресторан. Надо же раз в жизни как следует поужинать.
Теперь уже знакомых Аун Сана не смущали его манеры, резкие смены настроения, не обижало то, что порой, задумавшись, он забывал поздороваться. Он еще не всегда мог владеть собой, подавлять взрывы гнева. Однажды случилось так, что на одном из студенческих собраний студент выступил с нападками на Рашида, первого президента Всебирманского студенческого союза. Аун Сан слушал его, слушал, потом вскочил с места, стащил говорившего с трибуны и спросил:
— Когда тебе лучше со мной встретиться? Я тебе покажу, как оскорблять честных людей. Или ты хочешь, чтобы я тебе сейчас показал?
Он размахивал кулаками перед лицом перепуганного противника. И только подоспевшие друзья избавили студента от кулачного боя.
Также попало однажды и неразумному Ньо Мья, тому, что в свое время написал злополучную статью. Но через пару дней Аун Сан написал листовку — извинение перед Ньо Мья, сам отпечатал ее на ротаторе и сам распространил по университету. Аун Сан учился контролировать себя. Правда, и потом, в зрелые годы на него нападали вспышки гнева, но он брал себя в руки, и только по глазам собеседник мог догадаться, что Аун Сан еле сдерживает себя.
Университетские власти к тому времени не только отлично знали Аун Сана, но понимали, что выгнать его из университета уже не удастся, а применять против него какие бы то ни было репрессии значило только увеличить его популярность, решили купить студенческого лидера. Еще за несколько месяцев до окончания аспирантуры в университет приехал директор управления трудоустройства. Аун Сана вызвали в ректорат и предложили место районного комиссара в провинции — место высокое, о котором мечтали многие «шелковые лоунджи». Обычно районными комиссарами были англичане.
Аун Сан отказался. И отказ его был окончательным. Все последующие попытки склонить его на сторону властей кончались так же безрезультатно.
В Мандалае с успехом прошла первая всебирманская студенческая конференция. Гостями на ней были Джавахарлал Неру и Индира Ганди. Это была первая встреча Аун Сана и Неру, которая впоследствии перешла в дружбу, прерванную только смертью Аун Сана.
В 1938 году провели вторую конференцию и после нее организовали летний лагерь для студентов. Никуда не годный пловец Аун Сан чуть не утонул в этом лагере. Друзья успели его вытащить в последний момент.
Аун Сан и во Всебирманском студенческом союзе не прекратил совсем литературной деятельности. Он основал журнал «Мьо Ньюнт» — «Молодежь нации» и почти для каждого номера писал статью по самым различным вопросам.
Для чтения книг оставались ночи. А чтобы подработать — мать не могла посылать много, да и Аун Сан никогда не просил ее об этом, — писал для толстых журналов рецензии и в журнале «Дагон» — историю политических учений, начиная с популярного изложения философии древних греков. Правда, эта серия статей растянулась на несколько лет, и он так и не окончил ее — началась война.
Много дел оставалось и в университете. Почти все студенты до сих пор принадлежали к различным ассоциациям и союзам, которые пользовались активной поддержкой ректората. Были здесь и союзы однокашников и союзы «района, из которого мы родом», религиозные ассоциации и множество им подобных. Основной целью их было разобщить студентов, отвлечь, их от сотрудничества в общем студенческом союзе и порой натравить их друг на друга. Существование этих союзов имело неблагоприятное для движения материальное значение. Все карманные деньги студентов, если таковые имелись, уходили на взносы в ассоциации и союзы. А студенческому совету не хватало денег — и еще как не хватало.
Наверно, не меньше года разъяснений, споров и даже ругани ушло на то, чтобы убедить студентов, что дело освобождения Бирмы важнее воспоминаний о школе, в которой ты учился. Понемногу союзы распадались. А на новые взносы удалось расширить библиотеку и даже нанять старика сторожа У Кан Тейна, знакомого впоследствии не одному поколению студентов. У Кан Теин не стриг волос, а носил их по старому обычаю завязанными в пук на затылке. Он боготворил Аун Сана, и сели бы не он, Аун Сан часто забывал бы поужинать.
Проблема сбора средств оставалась проблемой номер один. Аун Сан и другие члены совета чуть ли не половину свободного времени тратили на то, что обивали пороги контор, министерств и частных домов с просьбой о помощи. Им приходилось выслушивать немало оскорблений, обвинений в нищенстве, и не раз их выставляли без гроша.
Мало проку было и от местных политиков. Они чаще всего предпочитали высказывать на словах поддержку студентам, но когда доходило дело до помощи, они сказывались больными или их просто не было дома для студенческих просителей. Один из министров, перепуганный тем, что его могут заподозрить в сочувствий студентам, заявил через секретаря Аун Сану, что у него великий пост, а потому он не может дотрагиваться ни до чего мирского, в том числе и до денег. Пост затянулся надолго. Аун Сан нарочно несколько раз еще заходил к министру, но тот так ничего лучше поста и не придумал. Однако не все бирманцы вели себя, как этот министр. Например, самый известный бирманский танцор того времени У По Сейн почти каждый месяц давал представления, сборы с которых шли на нужды студентов. И он был не одинок. В конце концов удалось ведь организовать и конференции и лагерь и создать одну из лучших в Бирме библиотек.
