Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue
И еще — Грузия, грузинский народ с его многоголосьем, с варевом разных национальностей и народов и врожденной веротерпимостью была хранительницей и пристанищем гонимых: поэтов, религиозных деятелей и целых общин (например, молокане), а то и просто обездоленных, нищих людей и "несогласных", уже в современном понимании этого слова. Это помнили все лучшие умы России, а русские поэты нашли в Грузии благодарных слушателей и почитателей.
Вот так оценил грузинское извечное гостеприимство и участие в нелегкой судьбе русских поэтов всех времен Евтушенко:
"О, Грузия! Нам слезы вытирая,
Ты русской музы колыбель вторая,
О Грузии забыв неосторожно,
В России быть поэтом невозможно".
Тбилиси — пульсирующее неистребимой жизнью сердце Грузии, этот согревающий душу общий дом, вырос на сползающих к Куре крутых склонах, обнимающих город, охраняющих его, как створки раковины хранят драгоценную жемчужину. В этом городе хотелось жить вечно. Надо было бы рассказать и о моем первом знакомстве с серными банями, но я ограничусь коротким наброском, ведь тбилисским серным баням уделено столько самых высоких похвал от Пушкина и Александра Дюма, или от Толстого Льва Николаевича и Толстого Алексея Николаевича, до Евтушенко и Юрия Лужкова, что не стоят внимания мои первые, тогда еще робкие, впечатления об этих незабываемых минутах полного растворения в блаженстве.
Кстати сказать, наиболее поэтическое впечатление от этих бань, как ни странно, я обнаружил в высказываниях московского градоначальника Юрия Лужкова. Надо отдать ему должное (см. стр.92, Приложение, Ю.Лужков, "О любви").
Жил я тогда неподалеку от открытой недавно бане на "Киевской", и все соседи говорили, что там такая же серная вода, как и в банях на "Майдане" (перс. "майдан" — базар, — самое древнее, историческое место города). В этой бане я любил поплавать в ее самом большом в городе бассейне или поспать после ночного кутежа на теплых мраморных скамейках, подогреваемых снизу. А "старые бани", — "Голубая" (Орбелиановская) или "баня № 1" (ближе к набережной Куры в старом городе), — регулярно посещались хотя бы раз в неделю, особенно если образовывалась хорошая мужская компания.
Сегодня, приезжая в Тбилиси, живу я в доме дочери, расположенном чуть выше, в районе Харпухи, что в конце улицы Гришашвили, которая видна с балкона четвертого этажа нашего дома и начинается от Майдана. В самом начале этой улицы, внизу на спуске, и расположены древние, многократно перестроенные, знаменитые серные бани. Хожу один или со своими внуками в эти бани почти каждый день, всунув ноги в "коши" (тбилисские шлепанцы на деревянной подошве) и перебросив через шею полотенце. Спускаюсь по крутой улочке старого города, постукивая деревяшками по булыжной мостовой, выбираю через несколько минут ходьбы баню, в зависимости от настроения — верхнюю или нижнюю, а если не лень пройти еще несколько шагов, немного дальше, то обновленную "Голубую".
Это часть нашей жизни, а не дань экзотике, это обычная жизнь коренных горожан, к которой я приобщился в свое время и не хочу отвыкать от этих сладостных привычек тбилисского старожила, обязательно включающего в свой распорядок, кроме бесед с друзьями, посещения "хинкальных" и "дегустирования" молодого вина, еще и такое удовольствие, как серные бани.
— 1961, Алик Гачечиладзе -
Я благодарен стечению обстоятельств, судьбе или еще там чему-то, не знаю, что свело меня с Аликом Гачечиладзе на такое долгое время, в самую лучшую пору нашей институтской, насыщенной такими неординарными событиями жизни. Он увлек меня и научной одержимостью, и своей искренностью, и оптимизмом, и чуть было не заставил меня сменить мое научное направление. Биология была его страстью, передававшейся всем его окружающим, а когда мы стали заниматься проблемами памяти, тут его буйная фантазия не находила ограничений и часто выходила за границы разумного. А тормозов нам, видимо, нехватало, — мы слишком уж тогда разбрасывались, казалось, что все нам доступно, еще немного и мы все поймем, воспроизведем, найдем ключ к вековому вопросу — где память, какова ее структура, что лежит в ее основе? Мы мало знали, что и спасало нас от угрызений научной совести.
Я, помучившись несколько месяцев, списался с гистохимиками из Шведской академии наук, занимающихся электрофорезом белков в толстослойных пленках из агар-агара, разработал новый способ их получения, и создал устройство оптической, количественной оценки "ДНК" и "РНК" на основе люминесценции белков. Шведская школа исследователей во главе с Хиденом исповедовала биохимическую теорию передачи генетической информации, химическую природу памяти, связанную с ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота) и значительно опережала нас в этом направлении.
Нам, нашим институтским биологам и биофизикам, работающим вместе с нейрофизиологами из института Бериташвили (Институт физиологии АН ГССР), представлялось тогда, что именно эти сложные белки, их синтез, ответственны за механизмы мышления, что запоминание информации в живых существах происходит в виде записи на молекулах ДНК. Нас прельстила эта кажущаяся простота объяснения механизмов памяти, и мы взялись за работу.
Сколько от руки Алика Гачечиладзе полегло в длительных исследованиях сначала крыс и белых мышей, потом цыплят, и уже значительно позднее кроликов, невозможно себе представить. Но в нашем дружном научном коллективе ничего не пропадало даром, так что последним, заключительным этапом любого эксперимента с животными была пышущая жаром муфельная печь. Нет, крыс или белых мышей, если кто-нибудь подумал нехорошее, мы не ели. А вот цыплят и кроликов, украшенных зеленью с "Дезертирского базара", расположенного напротив лаборатории Алика, в отдельном старом здании, при обильном возлиянии, не всегда хватало, столько людей собиралось на наши "посиделки". Это были наши вечерние "обсуждения полученных результатов".
Однако наши поиски носителя памяти, как и работы других групп исследователей во многих странах, в те далекие 60-е годы, не принесли сколько-нибудь ощутимых результатов, несмотря на появляющиеся в научной литературе, время от времени, очередные "сенсационные" сообщения. Например о том, как "умнеют" планарии (крошечные примитивные черви) или крысы, получившие в свой рацион белки предварительно обученных особей.
И все-таки мир был прекрасен, энергии у нас было с большим избытком — мы не огорчались из-за неудач, понимая, что все "пойдет в общенаучную копилку знаний". Алик, между тем, подготовил диссертацию и мы все были приглашены на ее защиту. Надо сказать, что это была первая диссертация в нашем достаточно узком кибернетическом окружении, и хотя она не имела прямого отношения к основным задачам института, мы искренно радовались успеху Алика и "отмечали" потом результат его работы не одноразовым кутежом, а целой "сессией", с привлечением все новых и новых поклонников нового научного направления.
