Виталий Радченко - Байки деда Игната
Стычка была короткой. Потеряв двоих-троих, турки кинулись наутек, наши — их преследовать. Касьян увязался за одним, почти догнал его, и уже вот-вот доставал вражину своею шашкой, как непонятливый турок, пусть икнется ему на том свете, пальнул в нашего Касьяна не то из пистолета, не то еще из чего, Касьян не разглядел, а только очнулся он на земле, у здоровенного мшистого камня, — как его Бог миловал, что при падении не врезался в ту каменюку! Сколько он пролежал — не знает. Голова кружилась, болела ушибленная нога, и не действовала простреленная рука. Касьян с трудом перевернулся и сел, опершись о камень. Поднял голову и вздрогнул: шагах в шестисеми от него, набычившись, стоял большущий волк и исподлобья смотрел на казака. Касьян невольно съежился и выдернул кинжал. Но сможет ли он хотя бы на мгновение упредить прыжок свирепого хищника, если тот решится и нападет?
И тут он увидел, что откуда-то сбоку вылетел его Мальчик. Волк сразу же развернулся в его сторону, но конь ничуть не испугался — он стремительно наскочил на хищника и сходу стукнул его вытянутой передней ногой прямо по голове — рубанул, как шашкой, сверху вниз — таж! И волк с раскроенным черепом покатился по косогору.
Вы слышали про такое, чтобы конь отбивался передними копытами? То-то, все думают, что конь лягается задними, и правильно думают, но, оказывается, когда надо, у него и передняя нога превращается в страшное оружие...
Сделав круг вокруг хозяина, Мальчик остановился и, всхрапнув, ткнулся в его грудь теплыми ноздрями. Касьян погладил коня, затем похлопал по шее, и тот послушно лег рядом. Вложив кинжал в ножны, казак с трудом перевалился через седло...
Как добрался Касьян до своих, он не знает — вывез его Мальчик, на которого он полностью положился. Сам казак понятия не имел, в какую сторону двигаться, куда ведут стежки-дорожки в той незнакомой ему чужой стороне. В лазарете Касьян не лежал, его перевязали и он вновь занял свое место в строю — до нового ранения. А Мальчик еще не раз выручал своего хозяина и в боях, и в обычных походах, и Касьян делил с ним и горести и радости, а когда приходилось туго с провиантом — отдавал ему последний сухарь. На войне как на войне — всякое бывает. Бог не без милости, казак не без счастья...
Отвели как-то их эскадрон на отдых, и разместили в только что отвоеванном турецком военном городке. После долгих и многотрудных походных дней казачки отлежались, отоспались, коней перековали, а как час подошел — продолжили свой поход.
И служил в одной сотне с Касьяном парень-станичник Стас Очерет. Неплохой, в общем-то, парень, казак, как казак. И приглянулась ему, тому Стасу, в турецком гарнизонном городке наковальня, уж больно она была хороша: не махина пятипудовая, а аккуратная, приземистая, с длинным острым рогом, с разлапистым основанием. Чудо, а не наковальня, красавица. И не сильно тяжелая, пуда на полтора с какими-нибудь фунтами-золотниками. Вот и решил, значит, тот Стас этот трофей взять с собой — конь, мол, у него добрый, сам он мужик легкий, так что коню будет не тяжело. А закончится война, вернется Стас до хаты и привезет с туретчины не что-нибудь, а наковальню, соорудит себе «нэвэлычку» кузню, будет сам коней подковывать, а не водить их «до коваля»...
— Так когда ж ця клята война, хай ей черт, кончится? — посмеивались казаки. — И будэшь ты цю жилизяку за собой таскать до самого замирэньня? Ну, Очерэт, ну бисова душа...
— Нэ кажить, — гнул свое Стас. — Жилизяка ця не простая. Ось буде у меня кузня, будете еще ко мне бегать по всякой надобности!
Он любовно завернул наковальню в холстину и приторочил к седлу так, чтобы ее тяжесть равномерно распределялась по лошадиной спине. Сам сел — конь его только крякнул, но ничего — выдюжил... Касьян же наполнил саквы (приседельные мешки) овсом, сухариками, прочей нужной походной мелочишкой, — тоже груз нелегкий. На походе, как известно, и иголка в тягость, но все это не больше, чем обычно. Лошадь, — она казаку крылья, а крылья грех особо перегружать...
На больших привалах Стас снимал с коня свое приобретенье, разворачивал его и, сидя у костра, любовался трофеем, уносясь в мечтах «до родной хаты», возле которой, вон там, в стороне от перелаза, мерещилась ему небольшая кузня, а в ней — наковальня, вот эта самая, такая ладная и красивая...
Через несколько дней эскадрон, совершая дальний поиск, был отрезан от своих. А горы кругом — высоченные, только ахнешь да охнешь: сверху лед да снег, глянешь — шапка свалится, внизу — вода «журкотыть», поглядишь — голова закружится, посредине — каменюки, колючки и пустыня.
Вот по такой каменной пустыне нашим казакам и пришлось выбираться. Эх, конь под нами, Бог — над нами!.. А тут еще вражеские пикеты и дозоры...
Часть казаков потеряла в стычках своих лошадей, кое-кого и закопали в той далекой турецкой стороне. Не повезло и Стасу — его конь, видать обессиленный скудным кормом и тяжестью «трофея», а может и случайно, с кем не бывает, попал копытом в расщелину и сломал ногу — пришлось пристрелить его, чтобы не мучился. Стас переложил наковальню в заплечную сумку и несколько дней возил ее на спине. Он натер плечи, набил спину, еле таскал ноги, но упрямо тащил свою железяку. Такова была сила его мечты, желания иметь кузницу, пусть небольшую, но свою...
Как-то ночью изможденный Стас сидел у костерка, рядом с дневальным. Не спалось – гудели натруженные кости. Обхватив руками голову, он внимательно разглядывал стоявшую рядом наковальню и о чем-то тяжело думал. Потом, ни слова не говоря, с силой толкнул возлюбленную железяку, и она полетела в бездонную пропасть, унося с собой всю сладость стасовой мечты...
А наутро конная группа, в которой был и наш Касьян, разведывая пути-дороги, наскочила на своих — да так удачно: прямо на родной войсковой обоз. А тут тебе и кухня, и лекарь, и кузня, и все такое прочее. Стас чуть умом не тронулся — еще бы чуть-чуть, еще бы несколько часов терпежу, и дело было бы, считай, в шляпе: уж он-то пристроил бы свою наковальню в обозе, в котором было немало станичников.
Повествуя о приключениях того Стаса, дед Игнат со вздохом говаривал:
— На войне всем достается, и людям и коням. Каждому — свое. А наковальня, мабудь, була гарна — невысока, плосковата, с довгым рогом... Но на войне о другом нужно думать... Ну, та Бог с ней, той турецкой наковальней. Шуганув ее Стас в пропасть, похоронил на веки вечные, вона там и посийчас лежить, жилизяка несчастна... Туды ей и дорога...
А Стасу и на коней не везло. После того случая казаков, потерявших своих лошадей, посадили на трофейных, да только в первом же бою стасов конь вынес его из общего строя и попал под картечь. Стаса не задело, а конь, сделав «свечу», тут же грохнулся на землю, Стас едва-едва выбрался из-под него, а турки — вот они! Подскочил Касьян на своем Мальчике, шумнул: Стас, хватайся за стремя! И вывел его из-под турецких сабель, а потом взял «на забедры» и вовсе спас от смерти неминучей. Конь не выдаст, и турок не съест...
