Николай Басовитый - Море и берег
- Одесские большевики готовятся взять власть в свои руки, - сказал нам Мамай. - Они ведут агитационную работу на заводах и фабриках, разоблачая националистов и соглашателей, укрепляют отряды Красной гвардии. Нам поручено охранять арсенал и ждать боевого приказа.
В числе 25 человек, выделенных в караул на охрану арсенала, оказался и я. Мы строем прошли по улицам в западную часть города, заняли караульное помещение и расставили посты…
В то время в Одессе происходило много митингов и собраний. Шла подготовка назначенного на декабрь [52] II съезда Советов Румчерода. Возглавлял эту работу приехавший из Петрограда вместе с группой питерских большевиков член Президиума ВЦИК В. Володарский. Задача состояла в том, чтобы вырвать Румчерод из-под влияния меньшевиков и эсеров. Володарский и другие питерцы выступали на митингах и собраниях среди рабочих, солдат и матросов, рассказывали об Октябрьской революции, разъясняли суть первых декретов Советской власти - о мире и земле, помогали народу разобраться в происходящих событиях, призывали сделать Румчерод органом борьбы за власть Советов на юге страны.
Работа в массах сделала свое дело. На съезд Румчерода было избрано 396 большевиков и находящихся с ними в блоке левых эсеров. А это составило большинство делегатов.
Съезд выполнил свою задачу. Румчерод стал большевистским. На повестку дня встал вопрос об установлении Советской власти в Одессе и прилегающих к ней районах. При этом вовсе не исключались вооруженные столкновения с силами контрреволюции.
Утром 14 января 1918 года к нам в караульное помещение прибежал посыльный и сообщил, что минувшей ночью отряды красногвардейцев и матросов захватила вокзал, телеграф, штаб военного округа и другие административные центры города.
Одесский Военно-революционный комитет объявил о переходе власти в руки Совета рабочих, солдатских, матросских и крестьянских депутатов. Нам было приказано усилить боевую готовность.
Вечером мы получили распоряжение Румчерода - с наступлением темноты незаметно уйти от арсенала, так как оружие и боеприпасы были уже вывезены оттуда для раздачи красногвардейцам и матросам, а гайдамаки требовали освободить занятые объекты, угрожая в противном случае начать боевые действия.
Как только стемнело, мы по безлюдным улицам проскочили в порт. На эсминце провели тревожную ночь. В городе слышались выстрелы. На рассвете стало известно, что гайдамаки от угроз перешли к делу и уже заняли вокзал. Тотчас наш судовой комитет стал формировать отряд в распоряжение Военно-революционного комитета. Кроме тех, кто нес караул у арсенала, в отряд вошли еще десятка три матросов. [53]
Сначала мы направились на Торговую улицу к штабу Красной гвардии. Во дворе штаба было полно людей. Прямо с грузовиков раздавались винтовки и патроны. Солдаты, матросы и красногвардейцы строились, получали боевой приказ и быстро уходили.
Мы вместе с одним из красногвардейских отрядов получили задачу - пробиваться к вокзалу по Пушкинской улице. Так как она простреливалась из пулеметов, пришлось двигаться вперед перебежками, укрываясь в подъездах.
Чем ближе мы подходили к вокзалу, тем сильное становился огонь. Пули высекали искры из мостовой, чиркали о стены домов и, отлетая, издавали короткий звук, словно кто-то ударял по туго натянутой струне.
Навстречу нам гайдамаки пустили броневик. Он шел, поливая улицу свинцом. И тут из соседнего подъезда выскочил матрос. Короткий взмах - и граната полетела под колеса. Взрывом броневик тряхнуло, он остановился. Через минуту матросы и красногвардейцы вытаскивали из него ошалевших гайдамаков.
Так прошел весь день. Но вот мы наконец у привокзальной площади. По другим улицам к ней тоже подходили матросы и красногвардейцы.
Ночью небольшая группа моряков, в которую входил и я, поднялась на чердак высокого здания. Мы проломили крышу и установили там пулемет. Как только рассвело, ударили из «максима» по гайдамакам, спрятавшимся в соседнем дворе. Они заметались в поисках нового укрытия. Тем временем к дому подошел броневик. Он пытался поразить нас пулеметным огнем, но из этого ничего не вышло. Пара брошенных с крыши гранат заставила его замолчать.
Скоро по вокзалу и другим зданиям, где засели контрреволюционные войска, открыли огонь броненосцы «Синоп» и «Ростислав» («Ростислав» несколько позже «Жаркого» тоже прибыл в Одессу). Мы видели мощные взрывы десятидюймовых снарядов, от которых врагам приходилось не сладко. Эти залпы провозгласили в Одессе победу Советской власти. В тот день, 16 января, контрреволюция сложила оружие.
Радостные возвратились мы на корабль. Но пробыл там я недолго. Меня назначили в группу матросов, выделенных [54] для охраны банка. Отправляя нас на берег, Мамай сказал:
- Идете охранять народное добро.
Эти слова заставили меня еще раз задуматься над всей серьезностью свершившегося.
Через неделю в охраняемый нами банк явилась гражданская администрация, назначенная Советом. Невысокий человек в кожанке, предъявив мандат, сказал с широкой улыбкой:
- Спасибо, матросы. Теперь мы тут сами управимся.
Еще через день наш эсминец отдал швартовы и направился в Севастополь. Стоя на палубе около своего торпедного аппарата, я провожал глазами красавицу Одессу, которую мы отстояли для народа, для себя.
Непобежденные
Все это вспомнилось мне на мостике «Червоной Украины», когда она уходила из осажденной Одессы вечером 1 сентября 1941 года. Моя боевая молодость связана с этим городом. На его улицах более двадцати лет назад мы боролись за новую жизнь. Одесситы, верные своим революционным традициям, стойко держались в осаде. И наш крейсер четверо суток помогал им.
На переходе в Севастополь командир бригады крейсеров Сергей Георгиевич Горшков потребовал журнал боевых действий и сделал в нем такую запись:
«Несмотря на малое время прохождения боевой подготовки до войны, крейсер действовал грамотно и задачу выполнил хорошо. За время четырехдневной операции крейсер подвергался атакам авиации, находился несколько раз под огнем береговой 150-мм батареи. В этих случаях личный состав действовал уверенно, самолеты вовремя обнаруживались и отражались, а при обстреле с берега… личный состав держал себя спокойно».
До Севастополя мы дошли без каких-либо происшествий, встали на бочки в Северной бухте. Раненых быстро переправили на берег. Командир бригады разрешил мне на часок сойти с корабля.
От Графской пристани знакомым путем я зашагал к своему дому. Знал, что там никого нет - семьи командиров были эвакуированы из главной базы флота, - и все же спешил: казалось, будто увижу жену и дочь. [55]
