Елизавета Литвинова - Аристотель. Его жизнь, научная и философская деятельность
Законы ассоциации идей были также отчасти известны древним мыслителям, особенно Платону и Аристотелю. Аристотель упоминает о некоторых из них в статье о воспоминании.
Мы уже говорили, что Аристотель утверждает, что душа относится к телу, как форма к материи. Но вместе со всем этим он допускал существование разума, называя его формою форм. Относительно этого разума душа представляет материю. Душа принадлежит не только человеку: каждое органическое существо одарено жизненною силою, или душою, в которой заключается внутренняя причина и конечная цель всякого органического движения или развития. На этом основании Аристотель допускает, что степень телесного совершенства зависит от жизненной силы, или души, а не наоборот, как это утверждали некоторые из прежних греческих мыслителей. Степеней души, обусловливающих известные степени совершенства в развитии органической природы, Аристотель различает три, а именно: душу растительную, животную и разумную, или человеческую.
Предмет антропологии есть человек как высшая степень в развитии органической жизни. Остальная природа служит как бы приготовлением к появлению человека: все назначение ее – в человеке. Это, по мнению Аристотеля, доказывается тем, что все в природе служит человеку.
Физиологическая часть учения Аристотеля состоит в простом описании процессов человеческой жизни без всякой предвзятой философской идеи. Учение Аристотеля о человеческой разумной душе состоит из ценных наблюдений психологического характера. Он первый положил основание опытному изучению души в связи с телом и в то же время рассматривал ее как микрокосм, в котором отражается весь мир. В этом учении Аристотель является неустанным и проницательным наблюдателем; что же касается его объяснений, то они так же слабы, как приведенное нами доказательство, что человек есть цель природы.
И что же уцелело от всего этого? Наблюдения, факты; объяснения же, как леса, рушились с течением времени.
Вундт говорит, что несходство Платона с его великим учеником ищут обыкновенно на почве философии, между тем как их главное различие в этике. Вопрос, к которому сводятся все суждения Аристотеля в области этики, заключается не в том, какое значение имеет добро само по себе, как у Платона, а в том, чем оно является для человека в условиях нашей обыденной земной жизни. Для того чтобы ответить себе на этот вопрос, он изучал жизнь человеческую со всех сторон, во всех ее разнообразных проявлениях. Он заметил, что всего полезнее оказываются для самого человека и для других людей поступки, в которых проявляется знание меры, уменье выбрать среднее между двумя крайностями. Он возвел это знание меры в главный принцип нравственности. Это приводило в негодование многих философов, которые возмущались мещанской моралью, проповедующей золотую середину. Мы же умышленно употребили выражение знание меры вместо умеренность, потому что оно лучше передает мысль Аристотеля со всеми ее оттенками. Если я пью и, заметив, что жажда моя утолена, перестаю пить, это значит – я знаю меру; если же я перестаю пить, несмотря на то, что хочу еще, то это значит – я себя умеряю. Нравственность, основанная на знании меры, является вполне естественной, служащей сохранению и процветанию наших сил, умеренность же – легкая форма аскетизма, к которому не склонен был Стагирит, всегда бравший под свою защиту природу человека. Аристотель признает и ясно высказывает, что человек по природе существо общественное, что общественные инстинкты, создающие семьи, товарищества, классы и национальности, составляя одну из наиболее выдающихся особенностей сложной человеческой природы, постоянно обладают достаточною и более чем достаточною силою; они бьют ключом подобно горным потокам, из которых при умении всегда можно извлечь пользу; их также можно сравнить с чрезмерной растительностью богатой почвы, которая не требует удобрения, а нуждается в мудром хозяйстве. Аристотель безусловно верит в природу человека. В своей «Никомаховой этике» он посвящает целые две книги тому, что он называет φιλιã. Это слово обыкновенно переводят «дружба», но в «Никомаховой этике» оно употребляется в более широком значении и обнимает собою все виды симпатий и склонностей людей друг к другу. Эта часть этики, как справедливо замечает Грант, обработана с необыкновенной внимательностью и глубиной и написана с совершенным знанием движущих сил нравственной жизни. Главною силой является любовь к совершенству. Жить как надлежит истинному человеку – идеал Аристотеля. Он как бы говорит: я хочу делать все, что наиболее прилично человеку; кто вздумает делать меньше, тот не человек. В то же время он не проповедует аскетизма, не дает человеку трудных, неразрешимых задач сверхъестественной нравственности, но учит высоко держать голову и предпочитать смерть низкому поступку. Такая нравственность совершенно соответствует изречению Соломона: не будь ни чрезмерно праведен, ни чрезмерно мудр, если не хочешь губить себя. Не будь чрезмерно нечестив и сумасброден, если не хочешь умереть преждевременно. То же говорит и Шекспир, великий знаток человеческого сердца: «Сладчайший мед смертелен по самой своей сладости и расстраивает аппетит. Поэтому любите умеренно; так любит продолжительная любовь. Слишком быстрый приезжает так же поздно, как и очень медленный». ·
Аристотель утверждает, что вопросы нравственности совершенно праздны и вредны, если не имеют в виду непосредственно какого-либо практического результата. Он не ворчит из своей конуры на людские недостатки, но старается своими советами помочь человеку. Это не болезненный ханжа, убегающий от печали настоящей жизни в мечтания о будущей. Блэкки говорит, что в Англии этика Аристотеля имеет огромное влияние на молодых людей; читая ее, они чувствуют, что перед ними не проповедник по профессии, а джентльмен в полном смысле слова, умный, светский человек, друг государей, государственных людей и великих полководцев.
Аристотель как философ утверждает, что добродетель заключается в сдерживании страстей и управлении ими при помощи разума. Он руководился здесь тем соображением, что все страсти и чувства колеблются между крайностями и противоположностями. Отсюда следует, что и нравственные ошибки, вытекающие из недостаточной власти над страстями, представляют собой такие противоположности. Каждому пороку противопоставляется другой порок, совершенно противоположного свойства: так, скупости – расточительность, малодушию – безрассудная смелость, надменности – рабская покорность. Если добродетель состоит в сдерживании страстей с помощью разума, то она есть не что иное, как соблюдение золотой середины между противоположностями.
