Андрей Буровский - Запретная правда о русских: два народа
И дальше было ненамного лучше. Крупные шайки по 100 и 200 конных то ли разбойников, то ли повстанцев постепенно переловили, или они ушли из государства, но все «царствование Елизаветы было полно местными бесшумными возмущениями крестьян, особенно монастырских. Посылались усмирительные команды, которые били мятежников или были ими биваемы, смотря по тому, чья брала. Это были пробные мелкие вспышки, лет через 20–30 слившиеся в пугачевский пожар» [7. С. 183].
Часть II
РУССКИЕ ЕВРОПЕЙЦЫ
Судьба первых анклавов модернизации, как правило, бывает очень трагична.
Г.С. ПомеранцВелел он (Пугачев. – А. Б.) расстрелять Хаврову и 7-летнего брата ее. Пред смертью они сползлись и обнялись – так и умерли, и долго лежали в кустах.
А.С. ПушкинПугачев ехал мимо копны сена – собачка бросилась на него. Он велел разбросать сено. Нашли двух барышень – он их, подумав, велел повесить.
А.С. ПушкинГлава 1
СОСЛОВИЕ РУССКИХ ЕВРОПЕЙЦЕВ
Мы не поступимся своим священным правом владеть людьми!
Князь ЩербатовВ идеологии петровской и послепетровской эпохи Россия была государством, оторванным от Европы коварными монголами. То она была частью Европы, а потом ее оторвали от Европы, и она «нахлебалась татарщины». Вполне официально ставилась задача «вернуться в Европу».
В этой идеологии дворянство оказывалось «европеизированным» слоем. Так сказать, теми, кто уже в Европу вернулся. Получается, что сама их принадлежность к Европе не столько уже дело факта, сколько дело официальной идеологии.
Всегда и везде после модернизации все люди нового европейского общества становились просто самыми обычными, немудрящими европейцами – без особых идей. Нет ведь ничего особенно выдающегося в том, чтобы быть европейцами – так же, как очень трудно гордиться тем, что ты северянин или южанин, блондин или брюнет. Потомки норманнов – норвежцы, бывшие дети волка из рейнских лесов, немцы, осознавали себя частью Европы. Ну, часть и часть… «Я – европеец», и все тут. Такое же самоопределение, описание себя, как «я – блондин». Дальше что?
Конечно, в умениях и талантах есть нечто и возвышающее. Быть образованными и умелыми почетно. Европейцы среди необразованных крестьян выделяются и входят в верхушку общества – особенно пока их мало.
Так могут сливаться два типа самосознания: нейтральный, цивилизационный, и уже не очень нейтральное самосознание «лучших людей». Пока идет рывок модернизации, европейцы и правда как-то «лучше» остальных. Но это имеет и обратную силу: можно считать себя лучше окружающих просто потому, что ты – европеец.
К тому же в Российской империи (недавней Московии) быть европейцем – это значит выделяться идеологически. Европеец – это звучит гордо. Просвещенный человек лучше непросвещенного не потому, что умеет читать и получает новые возможности. А потому, что быть просвещенным человеком лучше и правильнее, ритуально чище, чем непросвещенным.
В этом была и чисто европейская идеология. И нечто очень, очень русское…
Ведь в средневековой Московии XVI–XVII веков Русь считалась святой землей, в которой все было абсолютно священно и праведно. Любая мелочь, включая обычай класть поясные поклоны, спать после обеда или сидеть именно на лавке, а не на стуле, была не просто так, а священным обычаем. Отступиться от него значило в какой-то степени отступиться и от христианства. Дмитрия Ивановича, «Лжедмитрия», осуждали, в частности, за бритье бороды, за то, что не спал после обеда.
Когда Василий III по просьбе второй жены сбрил бороду (1515), специально по этому поводу собрался церковный Собор. И постановил: бороду немедленно отпустить!
В эти священные установки нельзя было вносить никаких изменений. Внести означало не просто отойти от заветов предков, но и усомниться в благодатности Святой Руси.
А все остальные страны, и восточные, и западные, рассматривались как грешные, отпавшие от истинной веры. Конечно, русские цари организовывали новые производства, заводили «полки нового строя» и, нанимая немецких и шотландских инженеров и офицеров, ставили их над русскими рабочими и солдатами – просто потому, что они владели знаниями, которых у русских еще не было. Но даже в конце XVII века прикосновение к «инородцу» опоганивало; входить к нему в дом и есть его пищу было нельзя с религиозной точки зрения.
Немцы оставались теми, кто используется, но у кого почти не учатся. А русское общество бешено сопротивлялось всяким попыткам его хоть немного изменить.
В спорах о реформах Петра I, обо всей петровской эпохе совершенно справедливо отмечается, что Россия должна была учиться у Европы и сама становиться Европой – если не хотела превратиться в полуколонию и погибнуть в историческом смысле. Но совершенно не учитывается этот важнейший факт: для того чтобы учиться у Европы, надо было разрушить представление о странах «латинства» как о грешных странах, религиозно погибших землях. А одновременно надо было разрушить представление о России как совершенной стране, в которой все свято и ничего нельзя изменять.
Петр поступил так же, как тысячелетием до него поступил князь Владимир: силой заставил принять новую систему ценностей! Владимир «перевернул» представления древних россов: свое родное язычество объявил признаком дикости, а веру в Перуна и Мокошь – неправильной верой в бесов. А чужую веру, веру врагов-византийцев, чьи храмы было так весело грабить, объявил истинной верой, которую хочешь не хочешь, а придется теперь принимать.
Так же все перевернул и Петр I: Святую Русь объявил отсталой и дикой, несовершенной и грубой. Грешные западные страны, населенные чуть ли не бесами, объявил цивилизованными и просвещенными, источником знания и культуры. В такой перевернутой системе ценностей само собой получалось, что грешная, ничтожная Русь просто обязана перенимать мудрость у праведного ученого Запада. Теперь как раз немецкая одежда повседневна на обритых дворянах, на свадьбе же бородатых шутов их одевают в русскую народную одежду, а в гимназиях XVIII века русскую одежду будут заставлять надевать лентяев и двоечников. В НАКАЗАНИЕ – как столетием раньше надевали немецкую.
Когда А.В. Суворов решил вместе с женой принести церковное покаяние, в Георгиевскую церковь села Началова они с женой явились: «он в солдатском мундире, она в крестьянском сарафане» [10. С. 124].
В Саранске архимандрит Александр принял Пугачева с крестом и поминал во время молитвы «государыню Устинью Петровну». С него сняли ризы, обрезали волосы, надели мужицкий армяк и сослали на вечное заточение. «В указе было велено вывести Александра в одежде монашеской. Но Потемкин отступил от сего, для большего эффекта» [11. С. 357].
