Джордж Бьюкенен - Мемуары дипломата
Вскоре после моего прибытия в Берлин, в октябре 1901 г., сэр Франк ушел в отпуск, и мне пришлось вследствие этого его замещать. То был момент острого напряжения. В прессе циркулировала клевета всякого рода относительно поведения наших войск в Южной Африке, а в рейхстаге их называли наемниками и обвиняли в том, что они сражаются, поставив впереди себя женщин и детей. В речи, произнесенной в конце октября и опровергавшей эти необоснованные обвинения, Чемберлен привел случаи из времен войны 1870 г., не делавшие чести германской армии. Эти контр-обвинения подлили масла в огонь и вызвали новую анти-британскую кампанию в рейхстаге, причем граф Бюлов, только что сменивший князя Гогенлоэ на посту канцлера, произнес речь, где в самых сильных выражениях критиковал г. Чемберлена.
Поверенный в делах имел мало случаев видеться со столь высокой персоной, как имперский канцлер; но граф Бюлов, которому меня рекомендовал мой друг и коллега по Риму, барон Ягов, любезно пригласил меня на обед; я воспользовался беседой, которую мы с ним вели после обеда, чтобы коснуться недавних дебатов в рейхстаге. Я готов допустить, высказался я, что в качестве боевой силы английская армия не выдерживает сравнения с германской. Нашей первой линией обороны является флот, армия же наша относительно невелика; но это не мешает нам гордиться как ею, так и ее великими традициями. Нас возмущает, когда о ней говорят, как об армии наемных убийц, нас еще более возмущает, когда, как в рейхстаге, ее осыпают клеветой. Люди, добровольно пошедшие на действительную службу, люди, готовые по собственной доброй воле положить свою жизнь за короля и страну, по моему мнению, гораздо выше людей, принуждаемых к этому какой-либо системой обязательной повинности. Я убежден, что канцлер не верит тем историям, которые рассказывали о наших войсках в рейхстаге. Поэтому я апеллирую к нему в интересах поддержания хороших отношений между нашими странами для того, чтобы он вмешался в прения и исчерпал бы весь инцидент, разъяснив, что рейхстаг был неправильно информирован о поведении наших войск. Граф Бюлов подтвердил, что он лично не верит справедливости этих историй, причем говорил с характерной для него любезностью и вежливостью. Но он был недостаточно твердым человеком, чтобы плыть против течения, и потому не внял моим предложениям, заявив, что он не может выступить в рейхстаге и сказать что-либо по этому поводу.
В декабре 1901 г. в Берлин прибыл по пути в Лондон маркиз Ито. Япония все еще колебалась между союзом с Россией и союзом с Великобританией. Естественно, что я был озабочен выяснением результатов его переговоров с графом Витте во время пребывания в С.-Петербурге. Я знал маркиза, когда был секретарем нашей миссии в Токио в 1880 г. Возобновив знакомство на приеме в японской миссии, я попытался перенести разговор на его путешествие. Но японские государственные деятели очень мало общительны. Маркиз, сохранявший во все время нашей беседы положение человека, вынужденного поддерживать разговор, оборвал меня таким сокрушительным замечанием: "Я совершил крайне интересное путешествие, но нигде не позволял себе давать интервью".
Англо-японский договор, подписанный недель через шесть, и окончательный отказ от идеи оборонительного союза с Германией открыли путь к соглашению с Францией, которое последовало через несколько лет. Новое направление британской иностранной политики не могло улучшить наших отношений с Германией, и, хотя внешне они оставались нормальными и дружескими, они все больше проникались чувствами взаимного недоверия. Кроме вопроса об ее морской программе, составлявшей прямую угрозу нашему превосходству на море, повторные разногласия возникли в связи с вызывающим поведением Германии в Китае. Особенной остроты достигло положение осенью 1902 г., когда я замещал посла. Помню, что я поспешно вернулся из короткого визита в Лондон, чтобы дать представление о том скверном впечатлении, какое произвели на британское правительство некоторые шаги Германии в Янг-цзы. Я сделал это в такой форме, что барон фон Рихтгофен, секретарь министерства иностранных дел, обычно самый вежливый человек, вышел из себя и дал выход всем своим чувствам в горячих и злобных выражениях, не имевших никакого смысла.
Из всех моих постов Берлин, несмотря на свой политический интерес, мне меньше всего нравился, а так как я был послан сюда по собственной специальной просьбе, то порой чувствовал вместе с Чарльзом Кинглей, что "проклят тяжестью исполненной молитвы". Берлин, как город, был мало привлекателен, и, кроме узкого круга интимных друзей, проявлявших по отношению к нам много любезности, в его общественной жизни с тоскливыми дневными приемами и чопорными официальными обедами все было скучно до последней степени. Вот почему я нисколько не жалел, когда покидал его, будучи в конце 1903 г. назначен генеральным консулом и агентом в Софию с личным рангом полномочного посла.
Глава V.
1887-1904
Обзор правления князя Фердинанда. - Женитьба князя. - Эра личного управления. - Переход в православие князя Бориса. - Болгария и македонское повстанческое движение
14 августа 1887 года князь Фердинанд принял присягу перед Великим Собранием в Тырнове, древней болгарской столице, и в тот же день выпустил прокламацию, в которой извещал "наш свободный народ", что он занял престол славных болгарских царей. Обстоятельства его избрания были уже освещены. Я дам в настоящей главе краткий очерк его карьеры, как балканского князя, до момента моего прибытия в Софию в начале 1904 г.
В первые семь лет он царствовал, а Стамбулов управлял. Только после падения в 1894 г. этого всемогущего министра, он взял бразды правления в собственные руки. Первый из этих двух периодов отличался явной враждой к России, постоянной опасностью оккупации с ее стороны и последовательными заговорами на жизнь Фердинанда. Признав его в 1896 г. и возобновив затем дипломатические сношения, Россия оставила свою открыто враждебную позицию и попыталась завоевать более коварными средствами то положение, какое она потеряла по собственному безумию. Общим для того и другого периода было следующее: на одной стороне - уязвленная гордость России, притязавшей в силу жертв в освободительной войне на право использования курса болгарской политики в собственных интересах, а на другой - молодая, мужественная и демократическая нация, борющаяся за сохранение своей самостоятельности и решившая определять собственную судьбу без вмешательства иностранных держав. Фердинанд стремился сначала примирить эти борющиеся силы, так как он был убежден, что ни Болгария, ни ее правитель не смогут долго существовать без согласия России. До приезда в Софию он пытался даже заигрывать с Россией через русского посла в Вене, но безуспешно. Россия была неумолима и в течение ближайших шести месяцев дважды пыталась побудить Порту, чтоб она настояла на оставлении трона, незаконно им занятого.
