Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица
Громадный Невский проспект, протянувшийся до самого Адмиралтейства, не был новинкой для молодой путешественницы. Она видела знакомые ей фасады многочисленных дворцов, довольно строгих, даже суровых, в которых носились воспоминания об имперских временах, — вот Аничкин мост, Гостиный двор, низенькая сводчатая галерея, напоминающая о восточном влиянии с ее лавками под арками, вот Казанский собор, который слишком похож на базилику Святого Петра в Риме. Великий герцог объяснял дочери, что ограда иконостаса и сам иконостас этого великолепного громадного храма были сделаны излитого серебра. Этот драгоценный металл был отобран у французов, которые разграбили все московские церкви во время своего вторжения.Донские казаки после разгрома наполеоновской армии сумели вернуть награбленное.
Среди сокровищ, находящихся в Казанском соборе, была и чудотворная икона Казанской Божьей Матери. Там же хранились захваченные у противника французские знамена, императорские орлы, ключи Наполеона от двадцати восьми иностранных городов и даже маршальский жезл Даву.
Красивые, величественные кварталы проплывали перед глазами Алике. Но что-то особенное отличало Санкт-Петербург от других городов, через которые она проезжала. Никакого сравнения с Лондоном или Берлином!
Проехав по Морской, она увидала две громадные площади и была просто потрясена красотой другого собора, куда большего по размерам, чем Казанский. Это был Исаакиев- ский собор, построенный из розового гранита и мрамора, с его громадными монолитными колоннами, украшенными каменным орнаментом. Она видела золоченые купола, синева неба над которыми делала их еще более воздушными, какими-то нематериальными; особое любопытство у нее вызвало здание Имперского сената.
Великий герцог Людвиг рукой указал ей на памятник царю Николаю I, верхом на коне. Император представлен в мундире кавалергарда. Четыре статуи окружали пьедестал — Правосудие, Сила, Мудрость и Религия. Для них скульптору позировали его жена и три дочери...
Теперь их карета катила по набережной, по этой розоватой дамбе из финского гранита, и в этих двух набережных была заключена Нева, широкая, как морской залив.
Боже, как же привлекал ее, Алике, этот Санкт-Петербург! Она не осмелилась признаться отцу, как сильно у нее колотилось сердце в груди. Да она и сама не знала толком, стоит ли ей в результате радоваться или огорчаться...
Великая княгиня оказала своей сестренке радушный прием, но без особых чувственных бесполезных излияний. Во взгляде красивых глаз Елизаветы сквозила суровость, сумрачность; ее близкое окружение фамильярно называло ее
Эллой, оно внимательно следило за ней, за малейшим проявлением нежности, которое могло бы свидетельствовать о том, что она совсем другой человек, не такой, каким она хочет предстать перед другими. Великий князь Сергей Александрович был куда более любезным и естественным, он заключил свою маленькую свояченицу в объятия, похвалил тестя за здоровый цвет лица и предоставил в их распоряжение свой дворец.
Алике поместили на этаже для высоких гостей. Теперь ее уже не считали ребенком.
Из императорского дворца тут же прислали приглашение вновь прибывшим гостям.
Николай с Алике встретились первый раз за ужином в Гатчине. Император Александр Ш в своих частных апартаментах, запросто, без всяких церемоний, словно хлебосольный помещик, принимал своего брата, его свояченицу и членов их семей.
На Алике было очень простенькое платьице, чуть, может, провинциальное, из кремового шелка, с небольшим кружевным воротничком.
Императрица Мария Федоровна разглядывала ее с такой надменной холодностью, которую не могла не заметить даже великая княгиня Елизавета.
В одной из больших гостиных дворца за чаем после трапезы молодые люди, наконец, уединились. Можно сказать, что к этому их подталкивало окружение.
Алике не осмеливалась поднять глаза на цесаревича. А он, тоже проявляя робость, в своей военной форме, смущенно крутил пуговицу на мундире, причем так неловко, что заставил улыбнуться молодую девушку...
— Ваше императорское высочество, надеюсь, простит меня, — начала она, — зато, что я нарушаю молчание...
— Что вы... напротив... напротив... — пробормотал сильно сконфуженный Николай, явно выражая ей глазами благодарность за то, что она, наконец, освободила от сковавшего его страха, не дававшего ему возможность заговорить с ней первым.
— Но, я хочу получить от Вашего высочества, — продолжала Алике, — не только такое прощение.
Он был сильно этим удивлен и, казалось, стал еще более серьезным. Он взял ее за протянутую ему руку и подвел Алике к канапе, на котором они оба устроились весьма церемонно, не торопливо.
— Что вы хотели сказать, принцесса?
— Я хотела бы попросить у вас прощения, если такое все еще возможно, за тот поступок, о котором мне приходится теперь так сожалеть.
Н иколай, этот сентиментальный юноша, все сразу понял. Он приложил палец к губам.
— Прежде позвольте мне называть вас просто Алике, как Вас называет мой дядя. И потом, для чего просить прощение, которое уже было загодя дано. Я знаю, почему...
На глаза Ал икс навернулись слезы, она не осмеливалась посмотреть на собеседника.
А цесаревич тем временем продолжал:
— Эта маленькая брошка — лишь признание того неизъяснимого притяжения, которое я испытываю к Вам... Не скрою, я был тогда несчастен, как обманутый ребенок... сегодня все забыто...
— Забыто? — Ей вдруг показалось, что вот этот выложенный плитками пол разверзнется под ними, и они рухнут вниз, в бездну вместе с канапе... Забыто — ничего себе! Что же этим он хотел сказать? Может, это просто мальчишеская выходка? Может, он хотел сказать, что теперь я о Вас не думаю? Ах, если бы только она была кокеткой, умела притворяться, как ее сестра Ирина! Нет, ей этого не дано... Ей даже не удавалось скрыть своего отчаяния, в которое ее погрузило это ужасное сомнение.
— Ваше высочество...
Он ее тут же перебил:
— Называйте меня просто — Николай. Мы ведь с вами почти родственники. Я — племянник вашей сестры.
— Я никогда не осмелюсь...— Ну, что вы! Попытайтесь! Вы уже настоящая барышня. Со мной хотят сблизиться многие молодые девушки из- за моего высокого положения, разумеется. Они поэтому называют меня — Ваше высочество. Но сейчас — мое самое заветное желание — сблизиться с Вами.
Он говорил это так красиво, скороговоркой, почти глухим голосом, он был в эту минуту таким искренним.
Алике закрыла глаза. По всему ее телу внутри разливалась незнакомая прежде сладость. Нужно ли признаться и ей, что в ее девичьих мыслях он был ее избранником, тем человеком, с которым она связывала ту великую мечту, которая влечет любую молодую девушку? Как дать ему понять, что он был ее очаровательным принцем из сказки?
