Татьяна Дубровина - Заратустра
— Заратустра не может родиться точно так же, как остальные, — молвил Благой Дух, призвав к себе Бессмертных Святых, Амеша Спента. — Ведь в нем соединятся две сущности — божественная и человеческая. Его устами я сам буду говорить с людьми, и он станет первым пророком маздаяснийской веры.
Тогда Бессмертные Святые нашли стебель волшебного растения Хаомы длиной в человеческий рост и поместили в него фраваши будущего пророка, а Хаому положили в птичье гнездо на берегу Дареджи. Птицы обрадовались: с этого дня змеи перестали заползать в гнездо и поедать снесенные яйца.
Там, высоко на дереве, и нашел Порушаспа заветное растение, принес домой и выжал из него сок — так он стал четвертым жрецом Хаомы.
Капля за каплей сочилась золотистая жидкость в чашу, а в это время на окрестные луга точно так же, капля за каплей, проливался благодатный, волшебный теплый дождь.
Растения напитались этой живительной влагой, а шесть молодых белых телок с желтыми ушами, которые паслись на лугу, насытились сочными травами. И к вечеру у двух коров, не покрытых и не телившихся, вымя наполнилось молоком.
Дукдауб по приказанию мужа подоила коров, и Порушаспа смешал молоко с Хаомой. Получился чудесный пьянящий напиток, любящие супруги вместе выпили его и возжелали друг друга.
Они слились в объятиях, лаская друг друга и мечтая зачать еще одного, третьего ребенка. И не знали, что светлая сущность Заратустры уже вошла в их тела вместе с волшебным хмельным питьем и что их следующее дитя окажется необычным.
Вдруг им показалось, что кто-то посторонний подсматривает за ними. Смутившись, мужчина и женщина отпрянули друг от друга. Но никого не было поблизости.
Так повторялось три раза — и трижды супруги размыкали страстные объятия. Они и не думали, что вовсе не люди, а злобные дэвы хотят помешать зачатию их третьего ребенка.
— Не смей прикасаться к этой женщине! — нашептывали они. — Отдались от нее!
Наконец, Порушаспе надоело это бормотание. Больше не обращая внимания на помехи, он крепко прижал к себе желанную Дукдауб и уже не отпускал ее…
…До сих пор существует поверье, что дети, рожденные в любви, вырастают особенными. Теперь это подтверждено научными и медицинскими исследованиями. И лучше всего для ребенка, если любовь родителей гармонична: сочетает в себе и духовную, и физическую ипостаси.
Так же относится к любви и Авеста. Распутство, по авестийскому закону, считается большим грехом, однако и аскетизм это гуманное учение не только не приветствует, но и осуждает. Авестийскому своду нравственных законов чуждо всякое ханжество.
Поскольку в Авесте нет понятия первородного греха, то нет и презрения, осуждения в отношении к телесным радостям, в том числе эротическим. Наоборот, они считаются благим, богоугодным делом, как и все то, что делает человека счастливее. А если кто и отнимает у юноши и девушки взаимное любовное влечение, так это прислужники Зла.
Если двое, полюбив, решили создать семью, то пусть они будут верны своему избраннику, и пусть наслаждаются друг другом со всей полнотой…
«Ведь неудовлетворена та земля, которая долго лежала невспаханной, которая должна бьпь вспахана пахарем, желающая для этого хорошего от поселянина, так же как молодая женщина, хорошо сложенная, которая долго ходит бездетной, желающая для этого хорошего от мужа»[27]…
Заратустра был зачат и рожден в любви, и жизнелюбивая вера, которую он будет проповедовать, окажется насквозь проникнутой любовью…
Покушения на младенцаАнгро Майнью и его прислужникам не удалось предотвратить рождение Заратустры. И тогда они задумали убить новорожденного малыша.
Эту черную миссию поручили колдуну Дурасробу, жившему неподалеку от дома Порушаспы. По странной иронии судьбы злой колдун — карапан носил то же имя, что и один из далеких предков пророка (в десятом колене).
Злодей как раз размышлял о том, как ему проникнуть в дом Порушаспы, и вдруг, к радости своей, увидел: отец сам несет к нему запеленутое дитя! Оказалось, что Порушаспе не давал покоя смех малыша и слова, произнесенные им при рождении, и он решил посоветоваться по этому поводу с человеком, слывшим искусным толкователем всяких загадочных явлений
Вместо того чтобы рассказать молодому отцу всю правду, Дурасроб потянулся к ребенку, чтобы «раздавить лапами его нежную головку» (именно такой «дэвовский» лексикон используется в Авесте для описания всевозможных злодеев как человеческой, так и не человеческой природы). И тут же колдун отдернул лапы: высшие силы не дали ему прикоснуться к детскому тельцу.
Тогда колдун, уподобясь дикому зверю, вздумал прокусить головку Зардушта клыками. И вновь у него ничего не вышло. Наоборот, младенец стал вновь лучиться сиянием. И Порушаспа, испугавшись, забрал сына домой.
Пришлось Дурасробу прибегнуть к заклинаниям: раз не удалось сразу разделаться с ребенком, негодяй решил действовать не напрямую, а через отца. И это как будто удалось: колдун внушил Порушаспе жуткий страх перед собственным маленьким сыном. И вот уже завороженный отец вновь идет к дому колдуна и сам просит: «Убей Заратустру!»
Потирая ладони от предвкушения удачи, Дурасроб подбросил в очаг охапку сухих дров и велел отцу положить сверху ребенка. Тот послушался.
Всю ночь ждали они гибели Зардушта, но огонь в очаге так до утра и не разгорелся, он едва тлел, только согревая будущего пророка. А на рассвете прибежала любвеобильная мать, схватила дитя и унесла домой. Над материнским разумом колдовские заклятия не имели силы.
Заратустра был поручен заботам семи нянек. Может быть, именно с тех времен и пошла поговорка: «У семи нянек дитя без глазу», — потому что потерявшему разум Порушаспе удалось снова забрать малыша и отнести его к колдуну.
На сей раз Дурасроб решил использовать иной способ детоубийства. Он положил ребенка поперек узкой тропы, по которой каждый день ходило к водопою стадо быков, чтобы огромные животные растоптали младенца и их тяжелые копыта смешали его останки с дорожной пылью. Таким образом, даже следы преступления будут стерты и никто не догадается о его злодеянии.
Не знал невежественный колдун о том, что души домашних животных благоволят Заратустре. Ведь первое пророчество о его грядущем рождении прозвучало много веков назад — и как раз из уст быка!
Авеста сохранила предание о том, как одного из священных быков пытались убить, дабы он не протоптал справедливых государственных границ. Обреченный на заклание бык увещевал своих губителей человеческими словами:
