Дмитрий Ломоносов - Плен
Так как мы поедали огромное количество картошки, ее начистить одному было не под силу. Вечерами перед сном мы садились в кружок и чистили ее коллективно под песни. Пели русские народные песни (Лучинушку, Эй, ухнем, Шумел, горел пожар Московский, Ванька-ключник, По Дону гуляет, Хазбулат удалой и пр.,), а также и советские военные (Вставай, страна огромная, Тачанка, Каховка, Волочаевские дни и др.). Конвоиры сидели и слушали наши песни, иногда даже подпевая. Делали вид, что не понимают, слушая «...с фашистской силой темною, с проклятою ордой». Под окнами собирались поляки и сидели, слушая наше пение.
Здесь я подружился с Михаилом, назвавшим себя фамилией Ходжаев. Он попал в плен уже летом 1944 года где-то под Варшавой. До призыва в Армию он жил в Узбекистане, куда его семью эвакуировали из Харькова. Обладая большими способностями к языкам, он быстро выучился говорить по-узбекски, и заявил о себе, как о мусульманине. Несколько узбеков из нашей бригады признавали его своим и говорили с ним по-узбекски. На самом деле он был евреем, о чем мне сказал. Он был очень умен и начитан, у нас с ним оказалось много общего в восприятии окружающего мира. С ним мне пришлось пройти почти до конца пребывания в плену.
Слишком мягкое обращение с нами наших конвоиров, не понравилось шефу, и, по его требованию их сменили. Но лучше шефу от этого не стало. Один из прибывших был также австрийцем, как он себя называл «Kleinbauer’ом». Отличался крайними проявлениями «донжуанства»: гонялся за польскими девицами, не давая им прохода. Как только кто-нибудь из женщин отлучался за кустики по естественной надобности, он бросался туда же вслед.
Второй - был уже полным инвалидом. Многократно раненый, он еле плелся вслед за нами и, приведя на место работы, валился на траву. Но во время переходов с места на место он проявлял бдительность: требовал, чтобы мы шли точно по указанному им направлению, невзирая на лужи, угрожая винтовкой, иногда лупил прикладом. Мы сказали Кинзелу, чтобы он передал шефу: «если этого психованного не заменят, то вскоре кого-либо из нас не досчитаются». Это возымело действие, вскоре обоих конвойных опять заменили.
Тем временем дело шло к осени. Урожай, в основном, был собран, шла сдача его на станции, куда возили конными упряжками зерно, картофель, сахарную свеклу. Немцы явно нервничали: фронт упорно двигался на Запад. Союзники, высадившиеся в Нормандии, также не спеша, продвигались в глубь Германии, одновременно подвергая массированным безжалостным налетам авиации немецкие города. В газетке Заря появилась удивительная заметка. В ней говорилось о том, что германские войска, разгромив Красную Армию, захватили всю европейскую часть России, Украину и Белоруссию, уничтожили весь промышленный потенциал России. Тем не менее, русский народ нашел в себе силы и отбросил вермахт за пределы российской территории.
Теперь же, наоборот, Красная Армия штурмует границы Германии, становясь захватчиком, российские войска превращаются в оккупантов. У немецкого народа также есть силы для противостояния агрессии. Кроме того, готовится к применению новейшее оружие, сила которого не имеет себе равных. Как только Фюрер прикажет ввести его в действие, победа Германии будет предопределена. Как и раньше, в этой заметке сквозила чуть заметная ирония.
С завершением уборочных работ шеф решил, что пора отказаться от даровой рабочей силы: она уже не оправдывала затрат на ее содержание. Нам приказали собираться в дорогу. Сборы были невелики, но мы успели напечь лепешек из украденной муки, нагрузив ими свои вещмешки. В подкрепление к двум нашим конвоирам прибыло пополнение, и мы отправились тем же путем обратно в Торунь.
Привезли нас уже не в Форт 17, а в другой лагерь.
Во время нашего отсутствия, Форт 17 настолько переполнился, что немцы организовали новый, пристроив его к большому международному лагерю, находившемуся за Северо-Западной чертой города на правом берегу Вислы. В этом лагере содержались англичане, бельгийцы, поляки, итальянцы, югославы, появились уже и американцы. Все они жили в каменных одноэтажных казармах, в отдельных зонах.
К лагерю наскоро присоединили большую территорию, на которой построили щитовые деревянные бараки. Территория эта, предназначенная для русских военнопленных, отделялась от лагеря союзников узкой, огороженной колючей проволокой полосой, дорогой, заканчивавшейся въездными воротами. С этой дороги открывались ворота в несколько зон русского лагеря.
Жизнь в лагере шла по единому порядку, от утренней раздачи хлеба до отправки на работы. По возвращению с работы направлялись к общей кухне, где раздавалась баланда после долгого движения очереди к раздаточному окну. Баланду выпивали на ходу, пока нас разводили по своим зонам. Лепешки, привезенные из командировки «к бауэру», быстро закончились, быстро истощились накопленные там "килограммы здоровья", и я вскоре вошел в обычное полуголодное состояние. Лагерь был плохо обустроенный, в бараках, где почему-то стояли не привычные нары, а двухэтажные деревянные койки, было холодно, редко расставленные печки, топившиеся брикетами из угольной пыли, плохо согревали продуваемое помещение.
Главная забота обитателей лагеря состояла в том, чтобы при распределении по работам попасть туда, где можно чем-нибудь «поживиться». Утром, после раздачи и съедения хлеба, все работоспособное население лагеря сгонялось через ворота на улицу, смежную с союзниками, выходившую к главным воротам лагеря. Образовавшаяся толпа все время была в движении и толкотне. Нужно было до прихода конвоев занять такую позицию, чтобы вовремя выскочить по вызову на хорошую работу, и уклониться от работы невыгодной, отступив назад и смешавшись с толпой. Когда же приходил конвой, а конвоиров, водивших всегда в определенные места, узнавали, движение толпы приобретало характер свалки. Вмешивались охранники и полицаи, лупили дубинками по спинам и головам, но это помогало мало.
В теплом, по сравнению с Россией, климате Польши картофель закладывали на хранение в длинные бурты на краю полей и вдоль дорог. Эти бурты закрывали соломой и присыпали землей, оставляя отверстия (продухи) через определенное расстояние. На работах по устройству таких хранилищ можно было спереть несколько картофелин, запрятав их в складках одежды, с тем, чтобы дома сварить или испечь в печке, топившейся в бараке. На эти работы, а также на работы по перегрузке овощей в вагоны или из вагонов в телеги или грузовики, требовалось много рабочих. Туда все стремились попасть и когда приходили знакомые конвоиры, начиналась свалка. Приходили конвоиры, отводившие на работу в песчаный карьер, на рытье убежищ, на стройки и другие неприбыльные места, то тоже начиналась свалка, но уже в обратном от ворот направлении.
