Ольга Елисеева - Екатерина II. Зрячее счастье
В начале своего союза с императрицей Григорий Александрович, отдававший предпочтение православной этике перед нравственными достижениями французской философии, пытался навязать августейшей супруге брак по всем церковным канонам. Екатерина старалась принять подобную форму совместной жизни. Оба при невероятных усилиях над собой продержались полтора года. И не только потому, что на хрупкую скорлупу их маленькой семьи оказывалось колоссальное давление придворных интриг, но еще и потому, что при всей верности Потемкина религиозным представлениям, при всей глубине исповедуемой им православной морали, и он, и его возлюбленная были людьми эпохи Просвещения. Они уже вкусили ее плодов и не могли отказаться от той культурной среды, в которой воспитывались и учились думать.
Сделав интеллектуальный выбор в пользу греческой культуры, Потемкин в быту не мог перешагнуть через маленькие соблазны «просвещенных» семейных отношений. Тем более легко относилась к ним Екатерина, всегда предпочитавшая свободу ума и свободу духа требованиям жесткой религиозной дисциплины чувств и мыслей. Поэтому между Потемкиным и его августейшей покровительницей возник и удержался на всю жизнь именно французский «просвещенный» брак, который предпочитала императрица.
Подобный брак не только не исключал, но и предполагал наличие у супругов любовников и любовниц, к которым муж и жена взаимно должны были проявлять снисходительность и дружелюбие. Так и произошло. Императрица оказывала знаки внимания поклонницам светлейшего князя, которые буквально гроздьями висели на его эполетах. С другой стороны, каждый новый фаворит Екатерины мог занять свое место только после согласия Потемкина — слишком уж важен был с политической точки зрения пост случайного вельможи, чтоб сквозь пальцы смотреть на людей, сменяющихся на нем.
На личных взаимоотношениях Екатерины и Потемкина это отражалось мало: оба стояли слишком высоко над остальными и слишком ценили свой союз, дававший огромные государственные плоды. После смерти Григория Александровича в 1791 г. императрица писала старому корреспонденту барону М. Гримму о своем потерянном супруге: «В нем было… одно редкое качество, отличавшее его от всех других людей: у него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому, мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил».[78]
Встречались, правда, разные недоразумения. Ведь каждый следующий фаворит, ощущая свою силу, рано или поздно пытался вступить в противоборство с Потемкиным. Тогда Екатерина отказывалась от «случайного», обычно без всякого сожаления и даже с чувством гнева на слишком много возомнившего о себе любовника. В этом смысле характерен эпизод с Иваном Николаевичем Корсаковым, «Пирром, царем Эпирским», как называла его Екатерина, подчеркивая античную красоту фаворита. В 1778 г. он был удален с поста фаворита за… При дворе дело объясняли тем, что Корсаков изменил Екатерине с графиней Прасковьей Александровной Брюс. В личной записке бывшему фавориту императрица дает другую версию событий. Оказывается очаровательный Пирр сблизился с недоброжелателями Потемкина и назвал князя «общим врагом». «Общим врагом»! Этого было достаточно, чтоб самоуверенный мальчик, как ядро из пушки, вылетел из покоев Зимнего дворца и, не оглядываясь, мчался до самой Москвы. «Ответ мой Корсакову, который назвал Князя Потемкина общим врагом. — писала императрица. — …Буде бы в обществе… справедливость и благодарность… превосходили властолюбие… то бы давно доказано было, что никто вообще друзьям и недругом… делал более неисчислимое добро. Но как людским страстям нередко упор бывает, того для общим врагом наречен».[79]
Потемкин именно потому и был ценен для Екатерины, что умел давать «упор», т. е. отпор «людским страстям», в частности «властолюбию», кипевшему вокруг трона. Любовника выставили из дома за попытку конфронтации с мужем. Этот урок должны были усвоить и другие кандидаты на пост фаворита.
Долгие годы никто из цепи «случайных» не затрагивал сердца Екатерины. Императрица была уже немолода и, видимо, решила, что с нее довольно бурных романов. О том, как она теперь воспринимала своих возлюбленных, свидетельствовала ее переписка с Петром Васильевичем Завадовским 1776–1777 гг. «Я повадила себя быть прилежной к делам, — говорит она в одной из записок, — терять время как можно менее, но как необходимо надобно для жизни и здоровья время отдохновения, то сии часы тебе посвящены, а прочее время не мне принадлежит, но Империи».[80] На слезы и жалобы фаворита, что он давно ее не видит Екатерина отвечает очень характерным пассажем: «Царь царствовать умеет. А когда он целый день, окроме скуки не имел, тогда он скучен. Наипаче же скучен, когда милая рожа глупо смотрит, и царь вместо веселья и от него имеет прибавленье скуки и досады».[81]
Итак, «царь» хочет отдыха, и именно для отдыха существуют «милые рожи». Все остальное — работу, споры, политическое партнерство, интересные беседы, духовную близость — может дать Потемкин.
Когда предпоследний из фаворитов Екатерины А. М. Дмитриев-Мамонов полюбил другую женщину, молодую фрейлину Дарью Федоровну Щербатову, Екатерина испытала боль, но не от того, что Мамонов оставляет ее, а от того, что он более года боялся сказать о своем чувстве и обманывал императрицу, изображая страсть. Из некоторых замечаний Потемкина Екатерина сделала вывод, что князь знал о романе Мамонова со Щербатовой. «Если зимою тебе открылись, для чего ты мне не сказал тогда? — упрекала императрица Григория Александровича. — Много бы огорчения излишнего тем прекратилось, и давно он уже женат был. Я ничей тиран никогда не была и принуждения ненавижу. Возможно ли чтобы Вы меня до такой степени не знали, и что из Вашей головы исчезло великодушие моего характера, и Вы считали бы меня дрянной эгоисткой? Вы исцелили бы меня в минуту, сказав правду».[82]
К несчастью, для Потемкина, новым «случайным» в 1789 г. стал Платон Александрович Зубов, человек ловко проведенный в фавориты противниками светлейшего князя в то время, когда сам Потемкин находился вдали от Петербурга, командуя войсками во время второй русско-турецкой войны 1787–1791 гг.
Зубов оказался последней привязанностью пожилой императрицы. Вступая с ним в столкновение, Потемкин вынужден был бороться не с недалеким мстительным мальчиком, а со всей силой и тоской полуматеринского чувства Екатерины. На людях и Григорий Александрович, и новый фаворит из уважения к государыне поддерживали видимость ровных доброжелательных отношений. Но Зубову очень мешала сохранявшаяся привязанность Екатерины к светлейшему князю. «Хотя я победил его наполовину, но окончательно устранить с моего пути никак не мог, — рассказывал в 1819 г. уже немолодой Зубов своему управляющему Михаилу Братковскому, — а устранить было необходимо, а устранить было необходимо, потому что императрица всегда сама шла навстречу его желаниям и просто боялась его, словно взыскательного супруга. Меня она только любила и часто указывала на Потемкина, чтобы я брал с него пример».[83]
