Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя
А когда договорились обо всем и стали прощаться, Аня сказала:
— Одну минуту! — подошла к окну и дважды приподняла и опустила маскировочную штору.
— А это зачем? — не удержался Стефан.
— А это значит, что мы договорились и вас можно спокойно отпустить домой.
Никто не задал больше ни единого вопроса.
Выйдя на улицу, поляки осторожно огляделись. В темноте они увидели, как за угол завернули двое с винтовками за спиной и белыми повязками с надписью «Полицай» на рукавах.
На следующее утро Ян Маленький и его друзья вышли на работу раньше всех. «Трех мушкетеров» и «д'Артаньяна» (Яна Маленького), как они иногда в шутку называли себя, нельзя было теперь узнать — их всех словно подменили. Если прежде они, не поднимая глаз, вяло, неохотно, не спеша выполняли приказы баулейтера, то теперь «мушкетеры» носились как угорелые, вызывались на самые разные и трудные работы. Их всё интересовало, всюду на авиабазе хотели они побывать.
— Герр баулейтер, разрешите помочь подвешивать бомбы.
— Ишь выслуживаются холуи! — с нескрываемым недоумением ворчали их товарищи по польской строительной роте. — Откуда вдруг такая прыть?
— Надо же скорее наконец кончать эту войну! — усмехнулся д'Артаньян. — Герр баулейтер! Разрешите сбегать за новой лопатой?
Четыре неразлучных друга теперь старались попасть в разные группы, работавшие в разных районах авиабазы, чтобы скорее разобраться в этой сложной и мощной машине — Сещинской авиабазе. Ян Большой разгружал эшелон на одной из трех железнодорожных веток, проложенных от станции к аэродрому. Вацек и бывший зенитчик Стефан интересовались зенитками. Ян Маленький насчитал 230 самолетов на аэродроме. Кровью залили эти «юнкерсы» и «мессеры» родную Польшу…
День за днем пополнялся план авиабазы. И вечером поляки не сидели без дела, а всюду рыскали, используя Анины пароли. Нелегко было неопытным разведчикам разобраться во всех деталях этой сложной военной машины. Нелегко разобраться во всем увиденном, запомнить главное, чтобы затем правильно и понятно нанести все необходимое на бумагу. Много для этого требуется специальных знаний… Но вечер за вечером ложились на карту штабы и казармы, склады и мастерские, ложный аэродром, сто двадцать тяжелых и легких зениток, двадцать прожекторов…
На опушке березовой рощи у аэродрома стоял большой деревянный щит с надписью: «Ферботен! Вход воспрещен!» Этот щит еще прошлой осенью установил сам Ян Маленький, но тогда он вовсе не интересовался тайнами березовой рощи. Теперь же он шел туда в обнимку с Люсей…
Сквозь подлесок, за колючей проволокой, виднелись складские строения, лежали штабелями в тени подсвеченных закатными лучами берез огромные тысячекилограммовые бомбы, мерно ходил часовой.
Аккуратно разложены бомбы по 50, 100, 250, 500 килограммов.
— Запомните, Ян? — тихо спросила Люся. — Да вы не на меня смотрите, а на бомбы.
Ян кивнул, мельком глянув на компас под рукавом на правой руке.
Слева послышались голоса немцев. Ян быстро повел Люсю вправо, в подлесок, но там им преградила путь доска с устрашающей надписью: «Ахтунг! Миненфельд!» Мины! Увидев под березами прошлогоднюю воронку от бомбы, Ян потащил Люсю к ее краю, толкнул вниз.
Лежа в заросшей травой воронке, Ян крепко обнял Люсю. Люся вырывалась… Слышались голоса патрульных, топот тяжелых сапог. Люся замерла. Ян поцелозал ее долгим поцелуем в губы.
У края воронки стояли, посмеиваясь, немцы с автоматами на груди.
— Сказки Венского леса! — сострил один. — Любовь на минах.
— Как в цирке, — подхватил другой. — Взорвутся или не взорвутся?
— Не реквизировать ли нам эту маленькую медхен?
Ян Маленький скорчил умоляющую мину, жестом руки попросил патрульных оставить его наедине с девушкой.
— Ладно! — усмехнулся старший патрульный, блеснув очками под каской. — Только целуйтесь потише, голубки! Не то бомбы сдетонируют! И в случае чего — мы вас не видели тут! Это вам не Грюнвальдский парк в Берлине.
Они ушли, посмеиваясь. Немцы явно приняли Яна за своего солдата.
Ян отодвинулся. Люся отвернулась, пряча пылающее лицо.
— Люся!.. Панна Люся!.. Я вас обидел? Так было нужно!.. Люся медленно села, потупив глаза, стала приводить в порядок растрепанные волосы.
— Ну что ж! — грустно сказал Ян Маленький. — Вам недолго осталось терпеть. Завтра наш план будет готов, и вы сможете больше не видеться со мной.
Люся подняла глаза на его расстроенное лицо и вдруг порывисто обняла его, поцеловала в щеку.
— Люся! — радостно прошептал Ян. Люся отшатнулась.
— Пожалуйста, не воображай ничего, — сказала она, пряча улыбку. — Просто я думала, что эти фрицы идут обратно. Запомни — мы с тобой боевые друзья, и только. Друзья. Понятно? И никаких амуров.
Выходя другой тропинкой из рощи, они видели склад горючего. Под березами стояли треугольными группами по шесть штук большие бочки с авиационным бензином. Около двухсот групп — тысяча двести бочек…
За тщательно замаскированным окном слышался рокот моторов. Один за другим взлетали «юнкерсы» и «хейнкели». Вот уже много-много месяцев каждый день и каждую ночь бомбили они советскую пехоту и танки на исходных позициях, огневые позиции батарей, командные пункты и пункты связи, сбрасывали смертоносный груз на головы солдат в серых шинелях на фронтовых дорогах и в местах расквартирования войск за фронтом, выводили из строя мосты, разрушали узлы коммуникаций, аэродромы, лагеря партизан на Смоленщине и Брянщине.
И вот в поселке близ аэродрома зажегся за маскировочной шторой огонек. Как искра, из которой суждено было возгореться пламени. Ее зажгла горстка русских девушек и молодых поляков. Этот огонек горел за светомаскировочной шторой, в маленьком домике на улице, по которой топали коваными сапогами немецкие патрули, а при свете его Ян Большой, Ян Маленький, Вацлаз и Стефан третью ночь напролет чертили подробный план военно-воздушной базы, указывая местонахождение штабов и казарм, бензозаправщиков и складов, помечая каждую огневую точку, каждый прожектор. Этот огонек можно было сравнить с огоньком, бегущим по бикфордову шнуру к заряду огромной силы…
— Пятнадцать палок! — шептал, стиснув зубы, Ян Маленький. — Баулейтер всыпал мне пятнадцать горячих! Добже! За них мне ответит сам рейхсмаршал авиации Герман Геринг.
А Ян Большой горячо говорил:
— Ребята хотят, чтобы вы и ваши смелые подруги, панна Люся, и русские партизаны в лесу знали, почему мы помогаем вам. С люфтваффе у нас, поляков, особые счеты. Я, панна Люся, своими глазами видел в кровавом сентябре тридцать девятого года, как немецкие «штукасы» — наше польское небо ими кишмя кишело — поливали огнем беженцев на дорогах, били из пушек по деревенским бабам и малым детям, зверски бомбили Варшаву.
