Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI
— Обратили внимание, как герой утреннего представления лихо расправился с бутылкой виски? — спросил отец Доминик. — Он выпил бутылку из горлышка не отрываясь!
— Да, молодчина! Он мне запомнится на всю жизнь! — сказал я.
Консул кивнул головой.
— Э-э, они на эти дела здесь все хороши. Говорю вам — гладиаторы!
— Если такое представление, ван Эгмонт, запоминается вам на всю жизнь, то я его повторю. Но иначе. Смотрите!
Полковник схватил со стола бутылку коньяка, подошел к перилам и свесился вниз.
— Эй, вы там! Носильщики! Глядите — вот бутылка коньяка! Кто хочет ее выпить? А? Это будет хороший добавок к ужину!
Ужинавшие носильщики подняли головы. Те, кто хуже знал французский язык, вполголоса спросили товарищей о смысле слов большого белого начальника.
— Ну, кто хочет выпить?
Полковник протянул руки с бутылкой над людьми. Все сразу вскочили.
— Остановите свою калошу! — скомандовал полковник капитану.
Когда пароход остановился и десяток черных мускулистых рук потянулся снизу за бутылкой, полковник неожиданно размахнулся и бросил бутылку в воду. На коричневой глади сейчас же показалось горлышко и медленно поплыло вниз по течению, лениво покачиваясь и маня.
Толпа вздрогнула и загудела. Все бросились к борту, пожирая глазами заветную бутылку. Потом один человек встал на борт, перекрестился и бросился в воду. Сейчас же в коричневой мути неясно метнулось другое длинное, мощное и удивительно проворное тело — огромный крокодил.
Все замерли. Началось новое представление из цикла «Рим в Конго, или Жизнь за бутылку».
Негр быстро подплыл к бутылке и схватил ее за горлышко. Потом развернулся и поплыл к пароходу. Течение отнесло бутылку шагов на тридцать-пятьдесят. Крокодил, метнувшись в сторону, сделал широкий круг и занял исходную позицию для нападения. Его движения по завихрениям и ряби на зеркальной поверхности реки были хорошо видны зрителям на пароходе и самому гладиатору. Негр поплыл равномерно, не быстро и не медленно, стараясь сохранять взятую скорость. То же сделало и животное: оно равномерно плыло наперерез, и с парохода мы точно угадывали место, где противники неизбежно встретятся. Крики: «крокодил!», «смотри влево!», «он плывет наперерез!» — стихли. Все поняли, что пловец уже оценил ситуацию и приготовился. Но как? С бутылкой в руке? Капли пота опять выступили на всех лбах, черных и белых.
Вот негр заметно ускорил движение, то же сделало и чудовище. Место их встречи осталось то же. С бьющимися сердцами мы смотрели в эту страшную точку.
Пловец, еле двигая рукой с драгоценной бутылкой, вдруг бешено заработал ногами. Полоски пены потянулись за его плечами. Без всякого напряжения крокодил тоже прибавил скорость, и на поверхности речной воды четко обозначилась пенистая линия, как над идущей вперед боевой торпедой. Точка пересечения — та же.
Десять шагов!
Дыхание у меня перехватило.
Пять!
Выпучив глаза и открыв рты, мы смотрим только в роковую точку. Только туда, и краем глаза, нет, всем телом чувствуем скользящие туда же два тела — легкое, теплое и хрупкое и закованное в броню — тяжелое и холодное… Беззащитное и вооруженное тремя рядами убийственных резцов…
Три!
Мы пожираем глазами это место. Стремительно и легко, доплывая до точки пересечения, негр всего в полуметре от него начинает вдруг тормозить, делая отчаянные движения руками назад. Он сразу же теряет скорость… Страшное чудовище с широко раскрытой пастью, как боевая торпеда, как запущенный со слепой силой гигантский утюг, проносится мимо, задев боком и лапами грудь человека.
Поняв, что его одурачили, животное делает отчаянный поворот… Снопы брызг летят в воздух…
Поздно!
Десяток рук уже подхватывают пловца. Чудовище проносится под его поджатыми ногами — и снова напрасно! Бешеный лязг зубов вызывает взрыв общего истерического смеха.
Ну вот и торжественный момент награды за игру со смертью! Широко расставив ноги, герой стоит среди восхищенных товарищей, держа в руках драгоценную бутылку. Он еще весь в упоении от борьбы, и струйки воды стекают по напряженно вздрагивающему телу. Под общие аплодисменты он запрокидывает бутылку над широко открытым ртом и… что это?
Бутылка пуста!
Полковник Спаак обманул черномазого.
Сгрудившись в плотную толпу, носильщики стоят, молча исподлобья глядя на нас горящими глазами.
— Это нечестно! — говорю я.
— Конечно, это просто отвратительно! — подхватывает мистер Крэги.
— Нехорошо спаивать туземцев, — рассудительно замечает отец Доминик. — Алкоголь вредит здоровью! Парень вполне вознагражден нашим вниманием к его клоунаде.
Полковник Спаак доволен.
— Здорово я вас разыграл, господа? А?
Он хохочет, он чувствует себя главной фигурой нашего маленького общества.
Бутылка коньяка за мой счет отнесена пловцу — все успокоились, мир снова царит на нашем суденышке, которое бодро шлепает по зеркальной воде. Идти осталось немного. К наступлению темноты мы станем на якорь в тихом плесе против охотничьего домика. Меня там ждут, у меня есть туда направление, и на минуту я вспоминаю легкомысленного барашка, который в парижской конторе «Кука» когда-то вложил в мою книжку с билетами особый купон, многозначительно присовокупив: «Это пропуск вам, мсье, в девственное сердце Африки!» Ну что же, посмотрим, как выглядит девственное сердце Африки…
А пока полковник Спаак достает свой портативный граммофон и угощает нас музыкой. У него много пластинок, но он не открывает коробку, потому что в граммофонном ящике хранится его самая любимая — та одна, которую он неустанно повторяет нам уже второй день.
— Шедевр! Мечта, черт ее подери! — мурлычет старый вояка, накручивая ручку граммофона. Откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. — Вы только послушайте!
Пластинка неплохая. Сначала джазовый оркестр лихо грохает ритмичную какофонию, заполненную синкопами и сольными вступлениями отдельных инструментов, они мяукают, мычат и скрежещут. Это ловкое музыкальное паясничанье сразу же настраивает на беззаботную улыбку, и как кстати раздается удалой голос молодого певца, который, прищелкивая языком, посвистывая и притопывая, шутливо напевает:
На моем жилете восемь пуговиц,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Я люблю Жанету, девушку с улицы,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля!
Пусть наши бабушки требуют света,
Нам нужна темнота:
Я Жанету, девушку эту,
Буду любить до утра!
Потом вдруг раздается раскат грома, и тот же оркестр исполняет тот же мотив, но в минорном ключе, медленно и мрачно. Грустная мелодия изредка раздирается стонами и рыданием тех же инструментов, вдруг заговоривших серьезно и безнадежно. Тот же голос, но на этот раз с трагическим надрывом, нараспев рыдает:
