Евгений Бунимович - Девятый класс. Вторая школа
Вывеска сиротливо жила у меня дома под диваном, пока нас не вычислили. Позвонила Наталья Васильевна, уже работавшая в другой школе, сказала, что Владимир Федорович просит не дурить и вывеску вернуть. Ну если Владимир Федорович просит… Слово директора стало для нас непреложным законом, когда мы перестали быть учениками, а он перестал быть директором нашей школы.
С Натальей Васильевной, завучем по воспитательной работе (учитывая особенности воспитательной работы во Второй школе, ее, по-моему, выгнали первой), мы, конечно, и в школе пересекались. Даже как-то у нее дома чай пили. Но время поговорить нашлось гораздо позже.
Деревянный домик в центре города, где я родился, где жила моя семья, снесли. Мы оказались в панельной многоэтажке на самом юге тогдашней Москвы. Наталья Васильевна жила неподалеку от нас (кажется, у подруги). Мы встречались, гуляли, она вспоминала о том, как создавалась, как жила школа.
Вот только одна история, которую я однажды уже рассказал на страницах «Новой газеты», но все же повторю.
Давно все это было. Можно уже считать педагогической легендой.
Войдя с утра в класс, замотанная собственными неурядицами учительница литературы Наталья Васильевна с криком набросилась на ученицу, которая распустила свои пышные, роскошные волосы, вместо того чтобы по законам тогдашней комсомольской аскезы заплести их в положительную косу или уж, на худой конец, завязать в допустимо-либеральный конский хвост. В довершение этой распущенности волос на лице ученицы были явно заметны следы преступления (косметики). Наталья Васильевна громогласно отправила ее в туалет — отмывать всю эту мазню. Девчонка с рыданиями выскочила из класса.
На следующий день Наталья Васильевна вошла в класс и, прежде чем перейти непосредственно к лучу света в темном царстве, извинилась перед ученицей. Просто извинилась — каким-то бесцветным, нормальным, непедагогическим голосом…
А еще день спустя Наталье Васильевне передали книгу Корнея Чуковского с его автографом: «Первому советскому учителю, извинившемуся перед своим учеником»…
Вот и вся история. Недавно обнаружил ее (разница в деталях) в свежеизданной книжке знаменитого московского директора и давнего моего приятеля Евгения Ямбурга, у которого во дворе школы, как всем известно, стоит Окуджава, а в кабинете висит Корчак (или наоборот?). Видимо, за прошедшие полвека история не потеряла актуальности.
Последний раз я видел Наталью Васильевну на полувековом юбилее школы. «Какая же она была красавица!» — подумалось довольно неожиданно. Когда мы учились в школе, все учителя казались нам если не стариками и старухами, то где-то около.
Встречи и прощания
Я сам уже вовсю учительствовал, когда среди других передо мной встала проблема обязательного ленинского коммунистического субботника. Собственно, я был не против сделать с ребятами по весне что-нибудь «общественно полезное», но чтоб без этого ленинского-коммунистического. И мы стали ездить с моим классом на субботники в Переделкино, на дачу Чуковского.
Казавшегося бессмертным Корнея уже не было, на даче жила его дочь — Лидия Корнеевна, находившаяся в процессе изгнания (или уже изгнанная?) из Союза советских писателей за самиздат и прочее диссидентство. При этом Лидия Корнеевна искренне возмущалась руководством пресловутого Союза, которое отказывалось делать положенный ремонт их литфондовской дачи.
Ребята собирали граблями и сжигали прелые осенние листья на большом дачном участке. Вдруг прибежали с соседней дачи, куда повалил густой дым от наших костров.
Пошел в дом к Лидии Корнеевне: что будем делать? Она уточнила:
— А на какую дачу дым идет?
Я показал.
Тогда она сказала спокойно и безжалостно:
— Это дача Катаева. Дымите дальше!
Потом Лидия Корнеевна заваривала моим архаровцам чай на веранде. Там, на скрипучей веранде, я и увидел Фейна, который в этот период ожидал разрешения на выезд из страны. Его готовность к эмиграции была заметна даже в той необычной для СССР свободолюбивой позе, в которой он сидел в кресле — не просто нога на ногу, а подошвой ботинка вперед, рука на щиколотке, колено на отлете. Такое тогда можно было увидеть только в прогрессивном американском кино. Поза недвусмысленно знаменовала, что он выбрал свободу не только духовно, но и телесно. Может, даже тренировался.
— Что ты здесь делаешь с ребятами? В музей пришли?
Музея тогда еще не было. Но хозяйка водила экскурсии для своих, этим обычно и заканчивались наши субботники.
— И в музей. Но вообще-то это субботник. Листья собираем на участке и сжигаем.
Фейн задумался и не сразу сказал:
— Никогда бы не подумал, что увижу субботник, который буду приветствовать.
— Жизнь вообще сложнее, чем кажется на первый взгляд, — с юным хамством ответил я мудрому Фейну, и мы пошли пить чай.
По-моему, это была наша последняя встреча. Он уехал в Германию, где успешно профессорствует под именем Герман Андреев.
Еще один неожиданный привет из школы я получил в подозрительном сарае на краю Москвы. Просочилась информация, что будет левый показ запретного чаплинского «Великого диктатора». Не задумываясь, сел в указанный рейсовый автобус с трехзначным номером, вышел на конечной. Стал озираться.
Пустырь. Помойка. Через дорогу — большой сарай. Не похоже, что обитаемый. Вокруг озиралось еще несколько столь же подозрительных персонажей.
Мы переглянулись. «Там?» — молча, одними глазами спросили меня. «Сомневаюсь, но больше негде», — так же молча ответил я, и мы пошли к сараю.
Опоздали, было уже темно, сели на ближайшую лавку. Пошел чаплинский фильм, и тут я услышал голос переводчика-синхрониста, такой знакомый кляузный голос Игоря Яковлевича Вайля, учителя английского языка из Второй школы. Я у него не учился (поскольку «француз»), мы вообще были не очень знакомы, но когда после фильма зажгли свет и мы увидели друг друга — обнялись. Два взрослых несентиментальных мужика.
— Орфей в объятиях Морфея, — хмыкнула Зоя, когда я рассказал ей про финал встречи с Вайлем.
Я забежал навестить ее в 57-ю матшколу, где она тогда создавала гуманитарное отделение, и впервые увидел Зою в полной растерянности. Она всегда преподавала самым старшим, а тут взяла малышей, пятый класс. Пятиклассники копошились вокруг Зои, как придворные на питерском памятнике у ног Екатерины Великой.
— Ну что я буду с ними делать? — вопрошала Зоя, но все же пустила меня посидеть на задней парте.
Малыши испуганно взирали на известную всей Москве грозную учительницу словесности, начавшую с вполне банальных вопросов, кто что читал летом. Список оказался типичным для пятиклашек — сказки, приключения, фэнтези. Ответы на вопрос, почему они читали эти книжки, тоже были банальны: увлекательный сюжет, не знаешь, что еще приключится с героями, чем дело кончится.
