Василий Ардаматский - Ардаматский Василий - Перед штормом
— Мне ехать не ко времени, — ответил Гапон. — Дело в том, что именно сейчас митрополит Антоний занялся вопросом оплаты моей работы, и я…
— Мне это известно, — снова перебил его Зубатов. — Могу вам сказать, что с этим всё в порядке. Как раз сейчас вы и могли бы съездить. Я уверен, что Антоний это одобрит.
Спустя три дня Гапон выехал в Москву. В день его прибытия туда в московских газетах были напечатаны экстренные сообщения из Одессы о вспыхнувшей там забастовке, парализовавшей промышленность и порт. Произошли столкновения с полицией, есть жертвы.
Одесские события были лишь частью всеобщей стачки, охватившей весь индустриальный юг России летом 1903 года. Борьбой 200 тысяч рабочих руководили искровские комитеты и группы РСДРП, которые выпускали листовки, вместе с рабочими вырабатывали экономические и политические требования, организовывали демонстрации, массовые сходки и митинги, проходившие под лозунгами «Долой самодержавие!», «Да здравствует демократическая республика!». Стачка смела зубатовщину с пути рабочего движения…
В Москве, как рекомендовал ему Зубатов, Гапон отправился на собрание кружка в Сокольниках. Сопровождавший его работник московской охранки представил Гапона кружковцам, и он сразу оказался в гуще жаркого спора о событиях в Одессе. Оказывается, в одном из сообщений говорилось, будто забастовку спровоцировали люди Зубатова из легальных рабочих кружков. Как раз вокруг этого и ярился спор.
— Что же это получается? — кричал один. — Люди полиции нарушили устав легального кружка о его мирной деятельности, а потом та же полиция стреляла в рабочих! Как это могло случиться?
— А что, разве такое не может случиться и у нас? — кричал другой. — Разве мы тоже не действуем по свистку городового? Вспомните наше шествие с венками к памятнику царя. Кому те венки были нужны? Для нас это стало чёрным позором — пошли на поклон к царю, а полиция за этот наш позор получила награды.
— Это же смех, — подхватил третий. — Полиция заодно с рабочими! С чего бы это? Сами видите, в Одессе эта музыка играла недолго. А почему бы той полиции не дать и нам свисток на забастовку, а потом под это дело разгромить все наши кружки?
Гапон слушал всё это с большим волнением — вот же оно, то самое, от чего он хочет уберечь своё общество и на что подбивает его Зубатов!
Рабочие стали расспрашивать Гапона, а как с этим делом в Петербурге? Не подумав о том, что здесь наверняка есть уши Зубатова, он ответил:
— Мы венки к царским памятникам не носили и пока не собираемся.
Его ответ вызвал бурю. Перебивая друг друга, рабочие кричали, что якшаться с полицией означает своими руками подрывать веру рабочих в кружок, да и действительно же, как можно блюсти их интересы при участии полиции?
Снова вопрос к нему:
— А у вас тревога об этом есть?
— Как не быть? Но мы делаем всё, чтобы полиция не имела повода на нас нападать. И полиция видит, что мы хотим одного — улучшить экономическое положение рабочих и при этом кулаками никому не грозим, верим в доброе сердце государя.
Гапон заметил, что его ответ выслушан без особого доверия.
Ещё вопрос:
— Деньги на своё дело у полиции получаете?
Гапон сделал вид, будто удивлён вопросом, если не возмущён, и ответил:
— Нам помогает градоначальник.
Реплика:
— Так что градоначальник, что полиция — одна контора!
Гапон пожал плечами и промолчал, ему трудно было смотреть в глаза рабочих, выжидательно устремлённые на него…
С собрания ехали вместе с сопровождавшим его сотрудником московской охранки, который нанял извозчика. Гапон ждал, что скажет охранник о собрании, но тот молчал. И тогда он сказал сам:
— Не понравилось мне всё это.
Охранник, возможно, считая Гапона своим человеком (а то с чего бы начальству посылать его встречать гостя на вокзале и везти сюда?), произнёс со злостью:
— Конечно, ничего хорошего. И, думаете, я понимаю, зачем мы играем в жмурки с этими горлопанами? Вот в Одессе доигрались… — он отвернулся, явно не желая продолжать разговор.
Утром Гапон уже возвращался в Петербург с твёрдым решением держаться от Зубатова подальше, а поближе к генералу Фулону.
В этот день он к Зубатову не пошёл, решил раньше побывать у градоначальника. Тот принял его тотчас, но был что-то не очень приветлив и сразу спросил:
— С чем приехали из Москвы?
— С тревогой, ваше превосходительство.
Генерал откинулся в кресле и, разглаживая рукой свою двуслойную бороду, выжидающе смотрел на собеседника.
— Тревога у меня, — начал смиренно Гапон, — но не за первопрестольную, а за свои собственные дела здесь. Сергей Васильевич Зубатов рекомендовал мне во время этой поездки изучить опыт его московских кружков.
— Ну-ну? — заинтересованно произнёс Фулон. — И что же вы там увидели?
— Я увидел то, что мне совершенно по подходит, — твёрдо ответил Гапон. — Нельзя, чтобы в рабочих собраниях хозяйничала полиция, ибо это подрывает в их глазах весь главный замысел нашей деятельности.
Генерал встал, осанисто выпрямился, одёрнул китель, разгладил клыки бороды на две стороны и сказал:
— Ваши московские впечатления представляются мне важными. Зубатов желает, чтобы все равнялись на него, а ещё неизвестно, так ли уж полезно это равнение. Вы ему о поездке докладывали?
— Никак нет, я решил сначала побывать у вас.
— И правильно сделали. Но поскольку к нему вам всё же придётся явиться, дайте ему понять, что слепо равняться на его московский опыт вы не собираетесь.
— Слушаюсь, — еле слышно отозвался Гапон.
От Фулона он направился прямо к Зубатову. По дороге обдумал, как с ним разговаривать. Он чувствовал, что в отношении Фулона к Зубатову за эти дни, что ушли на поездку в Москву, что-то изменилось, но в чём тут дело, догадаться не мог. А дело было в том, что Фулон уже знал: события в Одессе вызвали у царя раздражение против Зубатова, уже была известна ему и фраза государя, что Зубатов обманул самого себя и всех нас…
Но, как говорится, пока суд да дело, Гапон явился пред строгие очи начальника особого отдела. Тот уже имел донесение из Москвы о посещении им рабочего кружка в Сокольниках, где в это время, как сообщал агент, велись непозволительные разговоры о событиях в Одессе…
— Полезно ли съездили, Георгий Аполлонович? — благодушно поинтересовался Зубатов, хотя лицо у него было хмурое.
— Скорей вредно, Сергей Васильевич, — тихо произнёс Гапон.
— Что так?
— У меня создалось впечатление, что в Москве наносится вред объединениям рабочих.
