Нина Аленникова - Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные
По рассказам современников, девушка была необыкновенной красоты и было ей всего шестнадцать лет. Вернувшись домой на летние каникулы, он сразу же объявил родителям о своем намерении жениться на этой девушке. Конечно, посыпались упреки, угрозы, возмущение, но он крепко стоял на своем и заявил, что если родители ее не примут, то он покинет отцовский дом навсегда. Они упросили его окончить сначала агрономический институт, тем более что девица была еще полуребенок. На это он согласился, вполне уверенный в себе и в своей возлюбленной. Родители лелеяли надежду, что за год он передумает и все образуется, но Ксенофонт Силыч не переменился. Он так же был влюблен в молодую Грушу, как и в первый день встречи с ней.
Чтобы сохранить сына в родовом имении, пришлось уступить. Очень скромная свадьба состоялась на Васильевском острове, там, где жили родители Груши. Затем Савицкие купили им ферму в предместьях Петербурга, обеспечили их и вместе с молодыми уехали к себе в имение на юг.
Немедленно нанялись преподаватели, появилась француженка. Груша, еле грамотная на своем языке, погрузилась в изучение незнакомых ей предметов. Говорят, что она делала это не только добросовестно, но с большой охотой и прилежанием. Хорошим манерам она научилась так быстро, что через год ее больше нельзя было отличить от других молодых женщин, живущих в окрестностях и посещавших семью Савицких. Подружившись с ее дочкой Таней, я вспоминаю ее как совсем светскую даму, всегда нарядную, со вкусом одетую, веселую и приветливую.
Тот факт, что Раздол достанется им, а не совсем чужим людям, смягчал мое горе. Таня и брат ее Коля часто мне говорили: «Мы, наверное, переедем жить в твой Раздол, тогда ты будешь приезжать к нам в гости».
Накануне отъезда в институт я съездила верхом попрощаться с тетей Сашей, помолиться на ее могиле. Зашла к отцу Александру, повидала матушку. Их бесчисленные ребята играли в саду и, как полагается, ссорились. Батюшка понял боль моей разлуки с любимым гнездом и особенно душевно меня благословил.
Учебный год оказался очень трудным. Второй класс приближал нас к аттестату зрелости. Надо было серьезно заниматься, чтобы выдержать экзамены, которые происходили в конце мая. Мы чаще засиживались по вечерам; классные дамы ворчали, но все же уступали.
14 ноября у нас всегда был бал, тезоименитство Государыни Марии Федоровны. Мы, второклассницы, имели право оставаться до утра. Также принимать участие в ужине, который служил перерывом между танцами. Бал в институте – это большое событие. В тот день никаких занятий не было, и мы готовились с утра. В дортуаре был форменный хаос. Все друг друга завивали, причесывали; все нервничали, и у меня ничего не выходило, так как накануне мы все были в бане, где нам девушки мыли голову. В таких случаях мои слишком густые волосы сильно вьются и сделать приличную прическу просто невозможно. Нам выдали парадные формы, то есть не полагалось ни рукавов, ни пелеринок, но все мы были одинаковые, как солдаты.
Обыкновенно бал открывался плавным полонезом, которым мы и первый класс проходили по всей зале. Затем нас распускали, и тогда целая плеяда кавалеров в различных формах подходили приглашать нас по своему усмотрению. Были юнкера, лицеисты, правоведы, а также гардемарины. Конечно, все братья институток присутствовали на наших балах. Помню, на том предпоследнем балу был Миша Шестаков10, брат двух институток, Лёли и Веры. Лёля была на класс старше меня, а Вера была со мной до третьего класса, потом она осталась на второй год. Мы сидели за отдельным столом. Персонал помещался посредине комнаты, за большим нарядным столом: мы веселились самостоятельно и без надзора. Миша Шестаков сидел рядом со мной и вытаскивал потихоньку бутылочку водки. Мы ее распивали в стаканах от кваса; все это с большими предосторожностями, но скоро заметили, что и другие делают то же самое. После десерта нам все же дали шампанского, и, конечно, первый тост был за Марию Федоровну. Затем танцевали до утра.
Во время учебного года произошло одно происшествие, взволновавшее весь наш персонал своей неожиданностью. Начальство нам заявило, что скоро к нам приедет императрица Мария Федоровна, наша попечительница. Началась усиленная чистка всех помещений, приборка всего, что, казалось, было в беспорядке.
Следили за нашими прическами, волосы должны были быть прилизаны до безобразия. Все это мы терпеливо переносили, так как нас ждала большая награда.
Обыкновенно после появления императрицы нам давали три дня полного отдыха от занятий. В эти свободные дни нас возили в Мариинский театр, оперу или балет. Нас рассаживали в просторных, удобных ложах, и каждая ученица получала коробку хорошего дорогого шоколаду. Понятно, что мы ждали появления Государыни с большим нетерпением. Но, однако, намеченные ею дни прошли, и она не появлялась.
Так прошли недели три, мы уже перестали ее ждать. Как-то, вернувшись с обычной прогулки в саду, мы быстро засунули наши теплые одежды в шкапы в нашей раздевалке и торопились в классы на урок. Вдруг показался наш инспектор, Ванятка, так мы прозвали почтенного Ивана Ивановича. Он был какой-то грозный, растерянный и громко прокричал: «На места! Скорей, Государыня приехала!» Как назло, в тот день мы все позавились на кочергах, которыми дежурный печник ворошил дрова в печке. В дортуарах не было парового отопления.
У всех были прически, словно перед балом. Был четверг, приемный день, вот и постарались. Мадам Вольф как раз дежурила; она отчаянно уговаривала «подобрать патлы», но было поздно. Вошел на урок француз Корню, бледный как полотно. Он ужасно боялся Марии Федоровны и вообще всех высокопоставленных лиц.
За ним вслед вошла Государыня. Небольшая, худенькая, скромно одетая, с приветливой улыбкой. Она направилась к предоставленному ей креслу; ответила по-французски на наше приседание («Бонжур вотр мажестэ») и окинула всех добродушным взглядом.
Корню сразу же вызвал меня, чего вообще никогда не делал. Я не имела ни малейшего понятия, что задано, смутилась, но, вспомнив, что на днях читала какой-то небольшой рассказ Мопассана, решила его изобразить по возможности. «Классюха» смотрела на меня с ужасом. У Корню дрожали руки, но, когда я кончила, Государыня сказала: «Mais c'est très bien, mon enfant, je vous félicite»[14] – и протянула мне руку. Я подошла и, приложившись к протянутой ею руке, с приседанием, как этого требовал этикет, отступив три шага, вернулась на свое место.
Затем Корню вызвал Леночку; она великолепно прочитала заданный урок, получила также похвалу и одобрение.
После этого Мария Федоровна встала и направилась к выходу, посетить другой класс. Мы все поднялись, и, к полному нашему изумлению, она сказала: «Comme vous êtes toutes bien coiffées, mes enfants, cela vous va bien»[15].
