Елена Арсеньева - Репетиция конца света
В купе было почти темно – горела только лампочка в изголовье его полки, однако глаза Алены – видимо, от ярости – обрели особую зоркость, и она разглядела, что лицо его выражает не столько растерянность, сколько плохо скрытую насмешку. И глаза... глаза его просто-таки искрились смехом!
Она сначала хотела обрушить на него всю силу своего возмущения, но ярость в одно мгновение исчезла – лопнула, как мыльный пузырек, и Алена ощутила странную пустоту. Этот тип ведет себя так безобразно не из озорства, не по оплошности. А потому, что понял: мужняя жена не станет проводить новогоднюю ночь в поезде. За попутчицу некому заступиться, она одинока, а значит, с ней можно вести себя с какой угодно степенью хамства. Что он и делает вполне успешно. Некоторым мужикам свойственна совершенно бесовская проницательность в отношении женщин, они мгновенно просекают «брошенок» и не церемонятся с ними, унижают, как могут, уверенные в безнаказанности и получая наслаждение от собственной жестокости.
И так будет теперь всегда, потому что судьба Алены – одиночество. Ведь она любила Михаила, она хранила ему верность, она не видела рядом с собой никого другого, даже подумать об этом другом не могла. И если она все-таки выживет, то как же будет жить? Ее пугает не отсутствие мужчины в ее постели, а отсутствие человека, которому можно пожаловаться, поплакаться, от которого ждешь сочувствия и добра. Никто не обнимет, не прижмет, не погладит по голове, не скажет нежно: «Радость моя, счастье мое, ну успокойся, я с тобой. Я тебя никому не отдам!» Даже такая сильная, независимая женщина, какой всегда считала себя Алена, которая вроде бы очень ценит свое одиночество (для ее работы необходима сосредоточенность), мечтает быть слабой, зависимой, мечтает принадлежать мужчине и чувствует себя несчастной, брошенной собачонкой, когда...
– Пожалуйста, пожалуйста, не плачьте! – долетел до Алены молящий голос. – Говорю же, я нечаянно, я не хотел ничего такого!..
Это попутчик ее утешает. Почему он решил, что она плачет? У нее и в мыслях не было. А если его лицо расплывается перед ее взором, то лишь потому, что на ресницы попало это дурацкое шампанское! А трясет ее только оттого, что, как ни тепло в купе, все равно зябко в намокшем халате.
– Да успокойтесь же! – Попутчик оказался рядом, обнял Алену за плечи, встряхнул. – Успокойтесь. Неужели я вас так напугал? Но я и предположить не мог такого взрыва восторга у этой бутылки. Наверное, перегрелось шампанское. Понимаете, я так же, как и вы, хотел спать и только спать, знал, что непременно просплю новогоднюю полночь, а без стереотипного шампанского пересечь рубеж двух лет все же не хватило духу. Будто бы какой-то священный обряд остался не исполненным. Ну, думаю, выпью сейчас тихонько, а потом спать лягу. И тут вдруг... Нет, это кошмар какой-то! Если хотите знать, я испугался чуть ли не сильнее, чем вы. Ну успокойтесь, ну не сердитесь на меня!
Да не сердилась она на него, не на него она сердилась, но разве ему это объяснишь? Этот черноглазый – не более чем орудие ее злой судьбы. Этакая насмешка над ее горем. Но если он говорит правду, если и впрямь не хотел ее обидеть, то довольно глупо напрягать его своими истерическими слезами.
Алена глубоко вздохнула раз и другой, пытаясь совладать с голосом.
– Ладно, я не сержусь, – выдавила наконец. – Все нормально, это я просто от неожиданности испугалась. Ну, что же вы сидите? Если открыли шампанское, его надо выпить, правда? Так пейте.
– Я бы с удовольствием, – уныло проговорил он. – Да еще и вас попросил бы компанию составить. Но понимаете, какая штука, бутылка практически пуста. – И в доказательство своих слов он потряс перед Аленой темной тяжелой бутылкой с остатками фольги на горлышке. – Все вылилось на вас. И на вашу постель. Разве вы не чувствуете запаха?
Никакого запаха она не чувствовала, потому что нос заложило после слез. Покачала головой.
– Ну а я чувствую, – сказал попутчик. – Запах очень приятный, судя по всему, шампанское заслужило свою цену. А на вкус... извините, мне очень хочется знать, какое оно было на вкус. – И в следующее мгновение Алена почувствовала прикосновение его губ к своей шее.
От изумления она даже не сразу сообразила возмутиться. Сидела как пришитая, в то время как губы попутчика сползли от ее уха к плечу и уткнулись в ямку над ключицей. Он бесцеремонно лизнул ямку и тихонько причмокнул:
– Господи, как вкусно. Жаль, что вы не можете себя полизать. В самом деле, великолепное шампанское! Все, что я могу вам предложить... – Он лизнул другую ключицу, а потом, пробормотав: «Попробуйте, какое оно вкусное!» – припал к губам Алены. И она находилась в таком ошеломлении, в таком смятении духа, что (круглая идиотка!) не нашла ничего лучше, чем быстро, словно боясь опоздать, ответно облизать его губы!
***Что Володя умел, так это отыскивать среди людей себе подобных. Он как будто видел некое тавро, которым еще при рождении метили человека, способного преступить устои общества. Причем не только преступить устои, но и как бы взять с общества некий налог. За что? Да за что угодно. За то, что родился у небогатых родителей (родителей, как известно, не выбирают, но кто сказал, что их непременно надо любить?), что не повезло выиграть крупную сумму в казино, в «Русском лото», в игральном автомате, что не успел прибрать к рукам какую-нибудь собственность разваливающейся страны... что рылом не вышел, в конце концов!.. Причина годилась любая – для тех, кому надо непременно объяснять свои проступки, подвести под них, так сказать, теоретическую базу. Даже удивительно, сколь многому количеству народа надо непременно себя оправдать – хотя бы перед самим собой; доказать, что имею, имею я право пойти и стукнуть топором по башке ближнего своего! Отомстить ему!
За что? Да хотя бы за то, что у него зарплата больше и чин выше.
Кто ставит на лоб человеку эту незримую метку? Да уж, наверное, не ангел-хранитель! Кто наделил Володю умением эту метку различать? Да уж, наверное, не святые небесные силы. Но когда, проходя через турникет на станции «Московский вокзал», он бросил случайный взгляд на милиционера охраны – совершенно обыкновенного, серолицего, угрюмого мента! – его шибануло таким зарядом ненависти, что Володя даже споткнулся. Да этот человек весь испещрен теми незримыми метками! В его готовности убить можно было не сомневаться.
Володя отошел в сторонку и принялся исподтишка наблюдать за милиционером. Как бы он ни выпендривался перед Ольгой и ее двоюродной сестрицей, делая вид, что готов на все и все умеет, сам про себя он знал, что вполне может сдрейфить в ту решающую минуту, когда надо будет отнять у человека самую драгоценную его собственность – жизнь. А этот мужик – не сдрейфит. Просто насмешка судьбы, что он носит форму тех, кто обязан людей охранять!
