Збигнев Войцеховский - Раневская, что вы себе позволяете?!
Так почему же все-таки Раневская не вышла замуж? Почему история не сохранила для нас сколь-либо сильного романа Фаины Георгиевны? Неужто она не влюблялась никогда?
Влюблялась. Вот она сама вспоминает: «Вот было мне девятнадцать лет, поступила я в провинциальную труппу — сразу же и влюбилась. В первого героя-любовника! Уж такой красавец был! А я-то, правду сказать, страшна была, как смертный грех… Но очень любила ходить вокруг, глаза на него таращила, он, конечно, ноль внимания… А однажды вдруг подходит и говорит шикарным своим баритоном: „Деточка, вы ведь возле театра комнату снимаете? Так ждите сегодня вечером: буду к вам в семь часов“.
Я побежала к антрепренеру, денег в счет жалованья взяла, вина накупила, еды всякой, оделась, накрасилась — жду сижу. В семь нету, в восемь нету, в девятом часу приходит… Пьяный и с бабой! „Деточка, — говорит, — погуляйте где-нибудь пару часиков, дорогая моя!“
С тех пор не то что влюбляться — смотреть на них не могу: гады и мерзавцы!»
Эта история может вызвать улыбку. Кто-то решит, что и в самом деле Фаина Раневская после этого случая не смотрела на мужчин и даже не приближалась к ним.
Полноте! Вот один случай интересный.
«Еду в Ленинград. На свидание. Накануне сходила в парикмахерскую. Посмотрелась в зеркало — все в порядке. Волнуюсь, как пройдет встреча. Настроение хорошее. И купе отличное, СВ, я одна. В дверь постучали.
— Да, да!
Проводница:
— Чай будете?
— Пожалуй… Принесите стаканчик, — улыбнулась я.
Проводница прикрыла дверь, и я слышу ее крик на весь коридор:
— Нюся, дай чай старухе!
Все. И куда я, дура, собралась, на что надеялась?! Нельзя ли повернуть поезд обратно?..»
Очень показательно, не правда ли? Ее проводница уже считает за старуху, а она — на свидание.
Но, кроме улыбки, есть здесь и куда более существенная деталь: Раневская ехала на свидание. И это значит, что была она самой обыкновенной в физическом плане женщиной, которой нужны были и физическая близость с мужчинами, и прочие ухаживания. Если кто-то и поверил в слова Фаины Раневской о том, что она не могла смотреть на мужчин, тот ошибается. Смотрела Фаина Раневская на мужчин, и не просто смотрела, и не только смотрела.
Вот одна из многих фраз Раневской о Театре Моссовета:
«В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы».
Ключевая для нас фраза здесь «шла на аборт». Раневская признается здесь, что беременела. И значит, ее сексуальная жизнь была как раз в рамках той традиционности, которая почиталась в советском обществе. Действительно, Раневская беременела не единожды. И каждую беременность она прерывала абортом.
Причина, мне кажется, более чем понятна. Рожать одной ребенка, будучи актрисой театра? Нет, это никаким образом не входило в планы Раневской. Она не видела в себе такую цель: непременно родить и воспитать. Заметим, что, сколько бы в зрелом возрасте и старости Раневская ни говорила о своем одиночестве, она никогда не сожалела о том, что у нее нет детей или семьи, мужа. Она не видела в себе самку, цель которой — непременно родить, продлить род людской. Если она и желала что-то родить одной, то — новый образ. И только.
Лично для меня Фаина Раневская — женщина, способная влюбиться один раз. Более того, для нее, наверное, слово «влюбиться» было чуждым. Она могла полюбить — и полюбить навсегда.
Так, как она полюбила Станиславского. «Я — выкидыш Станиславского!» — говорила она о себе, имея в виду свои способности. Что ж, лишний раз видим здесь полную беспощадность к самой себе.
Есть в жизни юной Раневской один эпизод, который неожиданно дополнится, заиграет и заискрится годами позже.
Так вот, Фаина Раневская приехала в Москву… И она не просто ходила и искала работу — она бросилась в театры, стараясь не пропустить ни одного сколь-либо значимого спектакля.
И ее покорил Станиславский. Так, что она ходила на все его спектакли.
Он стал для нее почти Богом. Она любила его всем сердцем, любила до трепета, до самозабвения.
И всю эту любовь она прятала глубоко в своем сердце.
Так случилось, что только один раз ее чувства выплеснулись, она не смогла сдержать их…
Это было на Тверской. День был сырым, промозглым. Раневская шла по улице и вдруг увидела, как мимо проезжает коляска. В коляске сидел Станиславский.
Фаина бросилась за коляской, не в силах сдержать своих чувств. Она будто знала, что это — ее последняя возможность сказать хоть слово своему возлюбленному.
«Мальчик мой! Мальчик», — восторженно повторяла она, бежав за коляской и смотря на Станиславского.
Великий мастер услышал ее голос, обернулся и улыбнулся.
Раневской показалось тогда, что он улыбнулся с грустью в глазах и с жалостью — так, как улыбаются больным, ненормальным людям.
Так показалось Раневской.
Но она не обиделась на Станиславского. Она ведь смогла вложить в простое слово «мальчик» всю свою нежность — и сказать это слово Ему.
Казалось бы, эпизод вполне типичен для милой провинциалки, которой вскружил голову известный режиссер. Но пройдет много лет. Так много, что жизнь уже покажется прожитой.
Однажды Раневская увидит брошенную полуживую собаку-дворнягу с перебитыми ногами. И приведет ее в дом. Вызовет ветеринара, начнет ухаживать за псом со всей своей нерастраченной нежностью.
И назовет собаку Мальчиком.
Пес Мальчик будет спать в ее доме. Когда он будет болен, а в комнате будет ужасно жарко, Фаина Раневская станет оставлять дверь открытой — чтобы воздух был свежее. Воры не преминут этим воспользоваться, и из комнаты Раневской исчезнет ее дорогая шуба. Но Раневская этого будто и не заметит. Здоровье Мальчика будет для нее важнее всех ее шуб…
Если бы не этот случай с псом, то и тот случай с нелепым восторженным признанием Раневской можно было бы считать за наивную девичью влюбленность. Но теперь безродная псина открыла нам глаза на самое глубокое чувство, которое пронесла Фаина Раневская через всю свою жизнь: она безумно полюбила однажды Станиславского. И любила его все свои годы. Ее самоотверженная игра на сцене и в кино, вся ее жизнь, которую она превратила в долгий спектакль с множеством актов, — это дань ему, это попытка признания в любви. Она возложила свою жизнь на действительный алтарь любви — любви к великому мастеру.
Раневская не могла играть — она могла только жить. И поэтому она осталась одна. Потому что у нее была одна любовь. И если она не могла быть с этой любовью — она не могла быть ни с кем иным.
