Алексей Карпов - Княгиня Ольга
Вся деятельность Игоря была сосредоточена исключительно на юге. В этом отношении он продолжал политику своего предшественника Олега, воюя с теми же уличами и древлянами и с теми же греками, что и Олег. Собственно говоря, вся начальная история Руси, как она представлена в летописи и других источниках, есть непрестанное движение к югу, непрестанная борьба за овладение великим водным путем «из Варяг в Греки». Это движение, начатое еще Олегом, перешедшим из Новгорода в Киев, было продолжено Игорем, а затем и его сыном Святославом, попытавшимся утвердиться на Дунае.
Торговые караваны, ежегодно отправлявшиеся из Киева на юг, к Царьграду — столице тогдашнего мира, задавали ритм всей жизни формирующегося Русского государства. Снаряжение караванов было делом государственным, а отнюдь не частным. Отправка товаров в Византию и их сбыт там являлись такой же важной заботой русских князей, как и сбор дани. Собственно, это были две стороны одного и того же процесса, ибо Константинополь (Царырад) представлял собой главнейший рынок, способный поглотить тот избыток прибавочного продукта и людских ресурсов, которым обладали русские князья в результате ежегодно собираемой дани с подвластных им славянских и неславянских племен. Только за счет сбыта этой дани — меха, воска и, главное, «челяди» (рабов), — а также последующего перераспределения привезенных из Византии товаров — драгоценных тканей, украшений и т. п. — князья могли содержать дружину и с ее помощью осуществлять управление подвластной им землей. Сами торговые поездки того времени мало чем отличались от военных экспедиций, а купцы были одновременно и воинами, готовыми с оружием в руках защищать свое добро и добиваться приемлемых для себя условий его реализации.
По свидетельству императора Константина Багрянородного, ежегодно в июне руссы со своими товарами отправлялись в путь по Днепру на лодках-однодеревках, или «моноксилах», — больших ладьях, киль которых изготовлялся из целого дерева, а борта надстраивались отдельно. Такие ладьи вмещали в себя до сорока человек и больше, не считая груза, и могли совершать плавание как по рекам, так и по морю. Подготовка к плаванию начиналась еще зимой, а с наступлением весны и таянием льда на Днепре и его притоках ладьи сплавляли в Киев и другие княжеские города — Смоленск, Любеч, Чернигов, Вышгород, где их оснащали всем необходимым и готовили к предстоящему длительному путешествию. Плыть приходилось по Днепру — через знаменитые днепровские пороги, где содержимое ладей вытаскивали на сушу, а сами ладьи волочили на руках вдоль берега с крайней осторожностью, чтобы не наткнуться на подводные камни, и где в любой момент можно было ожидать нападения печенегов (таких непроходимых порогов на Днепре насчитывалось тогда семь), — а затем вдоль северного побережья Черного моря, где путешественников подстерегала опасность морских бурь и те же печенеги, сопровождавшие караван по берегу до самого Дуная. Константин Багрянородный называл это ежегодное плавание руссов «мучительным и страшным, невыносимым и тяжелым»{45}.
Ко времени Игоря руссы обосновались в некоторых важнейших пунктах на северном побережье Черного моря, в том числе лежащих на пути «из Варяг в Греки», — в частности, на острове Святого Еферия в устье Днепра[35]; в Белобережье, также в районе днепровского устья, но где именно, в точности не известно; возможно, близ устья Днестра, где находился город Аспрокастрон (по-русски, Белгород; ныне — Белгород-Днестровский). В 40-е годы X века, то есть как раз во времена Игоря и Ольги, Черное море называли Русским: как свидетельствует арабский путешественник и ученый-энциклопедист ал-Масуди (ум. 956), по этому морю «не плавают другие племена», кроме руссов, ибо Понт (Черное море) — это «их море»[36].
В годы княжения Игоря русские, по всей вероятности, сделали важный шаг к установлению контроля и над так называемым Киммерийским Боспором — Керченским проливом, соединяющим Черное и Азовское моря, который многие годы служил яблоком раздора между византийцами, хазарами и руссами. На его западном берегу расположена Керчь — греческий Боепор, наследник древней Пантикапеи; на восточном — Таматарха, или Матарха, — знаменитая в русской истории Тьмуторокань, известная также как хазарский Самкуш, или Самкерц (С-м-к-рц), — наследник античной Фанагории. Как полагают, этот город в дельте Кубани, на месте нынешней Тамани, еще до Игоря имел постоянное русское население, хотя в еще большей степени своим его считали хазары, а также касоги (зихи) — адыгские племена, предки нынешних кабардинцев, черкесов и адыгейцев. К 941 году — времени первого похода Игоря на греков — русские определенно имели здесь свою базу[37].
Время, предшествовавшее первому походу Игоря на греков, — это время острой борьбы за гегемонию на юге Восточной Европы и в Северном Причерноморье. В этой борьбе Русь столкнулась с главными политическими силами региона — Византийской империей, Хазарским каганатом и печенегами, игравшими все большую роль в дипломатии того времени.
Печенежский союз представлял собой грозную силу. В земли Восточной Европы печенеги оказались вытеснены другими, еще более многочисленными кочевниками — гузами (или торками, как их называли на Руси). По словам Константина Багрянородного, потерпев поражение от гузов и обратившись в бегство, печенеги в течение некоторого времени «бродили, выискивая место для своего поселения»{46}. Археологам хорошо известны страшные следы этого их «брожения» по захваченным землям в конце IX — начале X века: путь этот «отмечен пожарищами, гибелью подавляющего большинства степных и лесостепных поселений, замков и даже городов»{47}. Изгнав обитавших в то время в междуречье Днепра и Днестра венгров, печенеги захватили их кочевья и почти на полтора столетия сделались полновластными хозяевами огромных степных пространств вплоть до устья Дуная.
Волна печенежского нашествия непосредственно не затронула Киевскую Русь (за исключением, может быть, земель уличей и соседящих с ними тиверцев). Однако кочевья печенегов находились всего в одном-двух днях пути от границ Руси{48}, а потому русские князья были крайне заинтересованы в установлении мирных отношений с ними. И в первые полстолетия русско-печенежских отношений печенеги, как правило, выступали союзниками Руси. Весьма осведомленный арабский географ, путешественник и дипломат Абу-л-Касим Ибн Хаукаль, писавший около 977 года, называл печенегов «шипом и силой» руссов{49}. Впрочем, мир или даже союз с печенегами легко оборачивался войной, внезапным набегом. «Знай, что пачинакиты (печенеги. — А.К.) стали соседними и сопредельными… росам (руссам. — А.К.), — писал, обращаясь к сыну, император Константин Багрянородный в середине X века, — и частенько, когда у них нет мира друг с другом, они грабят Росию, наносят ей значительный вред и причиняют ущерб»{50}.
