Иван Пстыго - На боевом курсе
- Лежи рядом. Побежишь - пристрелю!..
Залег служивый. С каким уж чувством находился рядом со мной - трудно сказать, но бежать больше не порывался.
После мы, командиры, разъяснили своим подчиненным, где опаснее во время налета: отсидеться ли в укрытии, отлежаться ли в складке местности, или бегать, ошалев, по полю. А вооруженец, получив от меня наглядный урок, не раз рассказывал своим товарищам:
- Меня, братцы, сам командир эскадрильи учил! От бомб погибну или нет это еще вопрос, а вот комэск пальнул бы из пистолета - наверняка не промахнулся...
Признаюсь, я и сам испытывал страх при налетах противника на аэродром. Логика тут простая. В воздухе летчик играет активную роль, маневрирует и сам себе обеспечивает выживание. На земле же его роль пассивная. Не случайно и кажется, что каждая бомба со свистом летит именно в тебя. Тут смешение многих чувств, инстинктов, которые так прижимают тебя к земле, что кажется, лежа на ровном месте, ты сделал углубление. И все же страх страхом, но его следует подавить, преодолеть волевыми усилиями - тогда все встанет на свои места.
Расскажу один эпизод, когда кое-кому было совсем не до аутотренинга. Впрочем...
Лето сорок второго набирало силу. Мы по-прежнему летали на задания и вот как-то отправились на "свободную охоту". Идем правым пеленгом. Ищем колонны противника.
Я, как ведущий, стараюсь больше смотреть влево, а мой заместитель, лейтенант В. Батраков, вправо. Время от времени переговариваемся.
- Как?
- А никак.
- И у меня никак...
И продолжаем наблюдение за землей. Вдруг Батраков передает:
- Командир!
- Что?
- Да посмотрите направо!
Я взглянул направо. Ба-атюшки!..
Вижу большое озеро - километра полтора в длину и метров двести в ширину. Скорее всего, это даже не озеро, а прут. А техники то, техники вокруг него!.. Сотни автомобилей, бензозаправщиков, мотоциклов. Озеро же все в головешках немцы купаются.
Вражеская колонна, должно быть встретив на своем пути водоем, устроила здесь привал.
Ну, думаю, погодите, будет вам сейчас курорт! Устроим русскую баню! И командую:
- Разворот всем вправо - все вдруг. Пикируем на озеро!..
Промахнуться здесь было просто невозможно, и от первых же сброшенных бомб озеро закипело. В воде при взрыве может осколком убить, может звуком оглушить. Так что, думаю, враг с первых же минут многих не досчитался. Ведь мы и отбомбились, ударили и эрэсами, и из пушек. Затем перенесли удар по технике на берегу. Сколько пылало там грузовых машин, бензовозов!.. Гитлеровцы же, успевшие выскочить на берег, нагишом кинулись во все стороны!
Словом разгром врагу мы учинили полный. Полк вывели из строя или дивизию кто знает. Чувствую, что горючее в баках истощается. Пора уходить. А ребята так разошлись - с трудом собрал да увел всех домой.
По нас тогда не было сделано ни единого выстрела. Враг, вероятно, от самоуверенности потерял бдительность. Тут уж, прямо скажем, жди паники...
А вскоре в одном из боев случилось совершенно непредвиденное у нас. Группу вел командир полка Болдырихин. Я шел у него заместителем. Нашли цель и удачно атаковали ее. Истребителей противника, на редкость, не было. Зенитная артиллерия вела огонь средней интенсивности, но никого не повредила.
Через некоторое время после отхода от цели замечаю из мотора на самолете Болдырихина сначала жиденький, а затем все более интенсивный белый след. Пожара на самолете пока нет. Болдырихин по радио передает мне:
- Иван, иду на вынужденную посадку. Веди группу домой!
Я не тороплюсь. Гляжу выпустил Болдырихин шасси и с ходу произвел посадку в поле. Всей группой встали мы тогда в круг над самолетом командира, а Болдырихин поднялся во весь рост в кабине и машет руками, показывая в сторону нашего аэродрома. Сделали мы еще круг - убедились, что самолет целехонек, - и домой.
После посадки группы меня встречает комиссар полка Левченко и начальник штаба Дунаев. Не дожидаясь моего доклада, сразу спрашивают:
- Где командир полка?
Я, как могу спокойнее, объясняю:
- Жив командир. Сел на колеса, - и показываю на полетной карте район посадки. Однако Левченко в тревоге.
- Бери связной самолет и немедленно привези командира!
Со мной полетел инженер эскадрильи Пилипенко. После приземления рядом с машиной Болдырихина осматриваем его самолет - он весь в масле. Разрушился масляный радиатор. Мотор перегрелся. Мог оборваться шатун с последующим, как правило, пожаром. Но на сей раз обошлось все благополучно. Мы с Болдырихиным улетели в полк, а к инженеру эскадрильи тут же выслали группу специалистов. Самолет эвакуировали. Мотор заменили. Так, с боевыми радостями и огорчениями, текли будни войны пока еще в тяжелом отступлении...
Но июльский отход значительно уже отличался от июньского. Во-первых, подтянувшись, наши войска начали вести на земле серьезные оборонительные бои. Каждый километр продвижения к Сталинграду давался противнику все труднее и труднее. У нас исчезали элементы неразберихи, и враг нес большие потери.
Наконец на близких подступах к Дону наши войска, попросту говоря уперлись. Причем это не было упорством какой-то отдельной части, полка, дивизии. Упиралась вся наша армия. И только благодаря превосходству в технике, энергетической оснащенности противник взламывал нашу оборону.
В конце месяца аэродром в Песковатке стал опекаться немцами слишком плотно. 27 июля враг блокировал наш аэродром с воздуха и "мессершмиты" подожгли только что прибывшие Як-1. Вечером того же дня дивизия перебазировалась на полевой аэродром Конная - это было уже в сорока километрах северо-западнее Сталинграда.
Именно тогда был издан приказ No 227, известный своей жестокостью. Командиры эскадрилий получили текст приказа под расписку и зачитывали его перед строем. В категорической форме тот приказ требовал от войск усилить сопротивление врагу.
"Пора кончать отступление, - читал я своим подчиненным. - Ни шагу назад!.. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории. Цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности..."
Своей суровой прямотой, честной оценкой сложившейся обстановки, жесткой требовательностью приказ No 227 произвел на всех нас очень сильное впечатление.
И вот вскоре - дело было 4 августа - меня срочно вызывают к командиру полка.
- Собирайся в разведку, - объявил Болдырихин. - Приказ командующего фронтом. Без данных не возвращаться!
И тут же посвятил меня в суть задания.
Гитлеровское командование, очевидно поняв, что Сталинград им с ходу не взять, что дела у них здесь застопорились, отделило от кавказской группы 4-ю танковую армию и бросило на усиление 6-й армии Паулюса. Командование нашего фронта, естественно, было обеспокоено появлением новой танковой армии противника. Но где находится она в настоящий момент - никто не знал. По всей вероятности, уже на подходе к фронту. Но в каком месте? То ли в районе Тацинской? То ли у Цимлянской? То ли у Котельникова? Неизвестность, отсутствие сведений могли обернуться серьезными неприятностями: сосредоточив большие силы на определенном узком участке фронта, гитлеровцы могли нанести внезапный удар.
