Владимир Туболев - Одиночный полёт
Он долго думает, что должен сделать с перчатками. Потом осторожно выпускает из левой руки штурвал, склоняется и начинает шарить по полу кабины. Ему неудобно, он боится неосторожно дернуть правой рукой штурвал и перевернуть машину, но упорно обыскивает пол. Наконец он находит под собой перчатку. Прижимая ее к бедру, он целую вечность пытается натянуть ее на одеревеневшие, пальцы. После нескольких неудачных попыток он справляется с этой задачей и начинает все сначала - теперь уже с правой рукой. Найдя и вторую перчатку, он откидывается на спинку сиденья и отдыхает.
Он чувствует покалывание в пальцах, перерастающее в боль. Но боль эта слабая и непонятная, она вызывает у пилота лишь мгновенное недоумение - это еще откуда? - и он тут же забывает о ней. Он уже привык к тому, что в его теле нет ни одной частички, которая не кричала бы о боли, и принимает боль в руках как нечто само собой разумеющееся. Зато сейчас он чувствует штурвал.
- Командир, как у вас дела? - слышит он голос штурмана.
- Ничего, лучше... - говорит он. - Штурман, почему мне ничего не докладывает стрелок? Я давно не слышу его.
- Со стрелком нет связи, командир...
- Так почему вы не свяжетесь?
- Я все время пытаюсь, командир...
- А... Ладно. Штурман... кем стрелок был до войны? - спрашивает пилот.
- Что-о?! В голосе штурмана звучит изумление.
- Я спрашиваю, кем стрелок был до войны. Вы что, не понимаете?
- Не знаю, - растерянно говорит штурман. - Кажется, музыкантом. Или собирался им стать... А что?
- Ладно, - говорит пилот. - Ничего. Он и сам не знает, почему это спросил. Может, поточу, что это из того далекого, что называется жизнью...
22
Сергей Кузнецов никогда не собирался стать музыкантом. Он родился и жил в одной из глухих деревушек Гаринского района Свердловской области. Единственным музыкальным инструментом на всю деревню была балалайка старого Антипа, на которой сохранились две струны. Для третьей долго пытались найти где-нибудь кусни стальной проволоки, но так и не нашли.
Сергей Кузнецов не научился играть даже на балалайке. Но песни любил петь, может, поэтому штурман и решил, что он музыкант.
Он очень мало успел за свои девятнадцать лет. Окончил десять классов и влюбился в девушку. Он так и не посмел объясниться ей в любви. Решил, что сделает это, когда вернется с войны героем.
Стрелок был маленького роста, никогда не занимался спортом и поэтому не отличался большой силой. У него были маленькие руки, которые он даже в драках с уличными мальчишками не пытался сжимать в кулаки - все равно таким кулачком не повергнуть противника. Да он и не был драчливым по характеру, об этом говорили и его застенчивые голубые глаза, и смущенный вид, когда он попадал в компанию более самоуверенных и развязных сверстников, и дрожащий голос, когда разговаривал с начальством.
Уверенно он чувствовал себя только за рукоятками пулемета. Тогда он становится сильным, хитрым, расчетливым, находчивым. Может, у его противников были и более мощные бицепсы, и более острые и нахальные глаза, но в воздухе до сих пор стрелок всегда побеждал их.
До сегодняшнего вылета война для стрелка была острым захватывающим приключением. Потому что он не успел понять всего ее ужаса. Еще вчера он был уверен, что Красная Армия со дня на день перейдет в наступление и безостановочно погонит врага на запад. Еще вчера он сожалел, что так и не успел заслужить ордена и ему нечем будет похвастаться перед односельчанами и перед девушкой.
Сейчас он не думал о наградах. Он увидел тысячи километров опустошенной земли, он побывал над логовом врага, он заглянул в лицо смерти. Он пережил страх, но в нем родилась ненависть. Война перестала быть приключением, она превратилась в тяжелую, смертельно опасную работу, требующую всех сил, всего умения, всего напряжения.
А он, стрелок, сделал непростительную глупость. Он превратил свой пулемет в бесполезную игрушку.
- Командир! - зовет он. Молчат наушники.
- Штурман! Товарищи капитаны!.. Молчание.
Он ведет рукой по шнуру переговорного устройства, трогает разъем. Обрывов нет, все в порядке. Обрыв где-то там, куда стрелку не добраться.
Он дергает за трос пневмопочты, но и пневмопочта не работает. Трос легко выскальзывает из гнезда и падает на пол кабины.
Что же делать? Как предупредить командира и штурмана, что у него почти не осталось патронов?
А если - вражеский истребитель? Они будут надеяться на стрелка. Стрелок же не сможет ни отбиться, ни предупредить об опасности.
Стрелок с ненавистью смотрит на луну. Она сияет так, что на правом крыле самолета хоть заклепки считай. И на всем небе ни единого облачка, ни одной тучки.
Стрелок поворачивает голову и напряженно всматривается в северную часть неба. Если противник появится с юга, он вряд ли обнаружит бомбардировщик на темном фоне неба. Но если с севера...
Стрелок содрогается. Он отлично представляет, как выглядит их бомбардировщик па светлой части неба. Гро- мадная черная махина, медленно ползущая на восток, - лучшую мишень трудно найти.
Какую же непростительную глупость он допустил! Как он мог так легкомысленно расстрелять боекомплект?! Так легко смириться с поражением?!
Стрелок до рези в глазах всматривается в колючий свет северных звезд. Именно среди них могут появиться движущиеся точки выхлопных огней самолета противника...
- Командир! - зовет он в тысячный раз и знает, что ответа не получит. Штурман!..
Дышать становится трудно. В висках сильно стучит кровь. Холод леденит тело.
Стрелок натягивает кислородную маску. Живительная струя обжигает губы...
Самолет дает ему жизнь. А он по собственной глупости приговорил самолет к смерти. Ведь ясно же - такой командир и такой штурман не могли допустить, чтобы их сбили. Они падали, уходя от прожекторов, от зениток, от истребителей. А он устроил панику и расстрелял боекомплект.
Хоть бы все обошлось. Хоть бы их не заметили истребители. Хоть бы...
Его лихорадочная мольба обрывается на полуслове, Справа, на юге, на фоне светлого неба он отчетливо видит силуэт самолета. Он еще далеко, сзади, но он догоняет их.
Пока он молил неизвестного бога о том, чтобы избежать встречи с вражеским истребителем, глаза обнаружили чужой самолет, руки развернули пулемет в его сторону, я перекрестие прицела указало точку, куда надо стрелять, чтобы ударить наверняка...
Ах, если бы можно было посоветоваться с командиром... Что сейчас делать стрелку? Бить по самолету последними патронами? Подождать?
Стрелок медлит. Он знает, что попал бы - чужой самолет уже совсем рядом, до него едва ли двести метров, а он сбивал их и с четырехсот.
Стрелок сжимается в комок и ведет ствол пулемета медленно, осторожно, чуть впереди вражеского самолета. Ждет.
