Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора
Вечером говорили о новом сексуальном скандале у Клинтона, и приехавшая парочка, Вишневская и Ростропович, побывав в гостях у Ельцина, рассказывали, как он прекрасно и спортивно выглядит и какой он молодец. Вся обстановка этого парного конферанса была угодливой. Я не знаю, зачем это нужно Ростроповичу и Вишневский, но атмосфера была самая лакейская. Зазывалы хвалили свое цирковое представление. Почему эти два человека так теряют свое лицо, неужели просто, чтобы быть на виду, неужели только потому, что уже не востребованы миром. Надо не забывать, что, видимо, два этих музыкальных гения крепко потягивают от своего сановного и спортивного друга. На Остоженке строится какая-то вокальная Академия госпожи Вишневской. Здесь возникают вопросы землеотвода, самого строительства и пр. и пр. Неужели примадонна платит за все только сама без малейшей государственной поддержки? Сколько несчастья принес своей стране этот быстрый виолончелист.
Пришло подтверждение из посольства — Лукашенко приедет в институт 19-го в 16.30. По гороскопу день этот очень неудачный.
Вечером вручали на Комсомольском большие и малые Российские премии. Большую премию получил Дмитрий Михайлович Балашов, малые — Юра Волков, Виталий Третьяков, который в своей речи сказал, что в этой премии видит некоторую интригу и, конечно, прав. Распутин — за публицистику, а также Николай Шипилов и Смертина — поэтесса. Двойственное чувство охватило меня: вроде бы все в порядке, и тем не менее вижу расчетливую руку кукловода. Кто такой Шипилов? Почему Распутину, одному из лучших наших прозаиков, премию за публицистику? Мне не понравились стихи поэтессы, здесь много искусственного жима на русскость и пастушку. Все действие происходило в новом ресторане «Пегас», открытом в подвалах «Дома на Комсомольском». Это дорогое коммерческое предприятие, которое ничего не принесет писателям. Я даже думаю, что правление не будут здесь кормить. В крайнем случае покрасуется с иностранными гостями Валерий Николаевич.
17 марта, вторник.
Не успел войти в институт, как встретился с вдумчивыми глазами офицера ФСБ — присматривают обстановку и готовятся к визиту Лукашенко. Обещают даже привести специальную «ловчую» рамку, которую ставят всегда на входы в самолеты и на кремлевские банкеты. Расстались очень довольные друг другом и с клятвой друг другу помогать. А потом через два часа выяснилось, что саммит из-за болезни Ельцина отменен, и значит визит Лукашенко и в Россию, и в Литинститут не состоится. Студенты шутят: «Ельцин зачихал нашего Лукашенко». Если мне не изменяет память, это как раз тот самый Ельцин, о спортивности и здоровье которого день назад так по-лакейски плакали виолончелист и певица. Вспомнилось о том, что Пушкин очень не хотел, чтобы его хоронили в камергерском мундире. Его и похоронили во фраке.
Вечером выступал по «Эхо Москвы». Мне дали неожиданно много времени. Десять минут я говорил о фестивале в Гатчине, а десять рассказывал об институте. Практически отказался от попыток расспросить меня об инвективах в «Литгазете». Я только спросил: а где сейчас эта самая «Литгазета»? Высказал свою точку зрения, что газета умерла не только потому, что плохое было начальство, но и потому, что слабым оказался коллектив, который традиционно считал себя очень компетентным и сильным. Они все были сильны и значительны, лишь тогда, когда только «Литературке» и разрешали немножко поговорить. Живут же, перестроившись, «Комсомолка» и «МК».
18 марта, среда.
Состоялась прекрасная защита наших студентов из семинара Гусева и Волгина. Особенно меня поразила Таня Ирмияева — за пять лет такое невероятное движение. Она русского-то на первом курсе не знала, и взял я ее скорее из сострадания, потому что в своих горах и в своих аулах она бы с дочкой пропала.
Во время защиты много думал о себе, о бесплодно вколотых в институт годах, о том, что я умудряюсь проиграть и свою жизнь, и литературу. Зачем я всем этим занимаюсь, ради чего? Почему все время беру на себя все новые и новые обязательства, толкаю этот институт, как старую со скрипом телегу. Я ведь точно знаю, что ни слова благодарности не получу, большинство народа даже не понимает, чем я занимаюсь. Все видят только кабинет с картинами и бумагами, валяющимися на столах, портрет Горького на стене, да красное знамя в углу еще с «советской» эмблематикой — эти причуды ректора-совка. А как я не сплю ночь, думая о том, как выкроить зарплату, как стремлюсь, чтобы институт не утонул в окурках, бутылках из-под пива, пакетах из-под молока — по утрам мы наших студентов поим молоком, — обертках из-под «сникерсов» — кто ведает об этом? Ректор приезжает и уезжает на машине. А эти бесконечные нападки на институт, эта огромная собственность в центре Москвы, на которую все зарятся? Как я только отбиваюсь от всего этого напора?
Стал читать по утрам, с семи и до восьми, когда Леша уходит гулять с собакой. С огромным интересом прочел «Тюремную исповедь» Оскара Уайльда. У меня сложилось впечатление, будто это я раньше читал. В подобных, как у Уайльда и Дугласа, отношениях всегда очень много потерь, и они естественны. Все знакомо и по-человечески понятно, но какое обилие точных суждений об искусстве. Сделал довольно много выписок в свою книгу.
19 марта, четверг.
Сегодня в «Московском комсомольце» прочел крошечную информацию. Вернее, ткнула меня в нее носом Надя Годенко. «Эхо Москвы» (радио): «Подлинным бичом этой замечательной радиостанции стали ее «маленькие старушки» — ведущие прямого эфира. Есть никто, и звать никак — а туда же. Городят в микрофон порой такое, что диву даешься. Некая Ксения Ларина давеча в беседе с ректором Литинститута Сергеем Есиным обхамила газету, весь огромный коллектив «МК» — мол, как интеллигентный человек может читать такую газету? Типун вам на язык, «маленькая старушка».
20 марта, пятница.
День рождения у В.С. Встречали вчетвером. С.П. еще накануне притащил огромную индейку, которую мы зажарили в духовке. Я приехал к пяти часам, и часов в семь уже сели за стол. Надо всем царствовал огромный холодец, который мы сделали с В.С. за несколько дней до этого. Слава Богу, все прошло хорошо, отчасти весело и без ссор. Может быть, нам всем удастся прожить еще один год.
Уходя из института, довольно случайно прочел письмо, адресованное «Платоновскому обществу»: это ответ Черномырдина на челобитную Марии Платоновой. Я все же вице-президент этого общества, и это общество было организовано по моей инициативе и на деньги института. Все же гнусная она баба, Мария Андреевна: все тот же скулеж по поводу музея. Она уже не хочет, как мы с ней договорились, сделать памятную аудиторию. В музей, конечно, ходить никто не станет, ибо в музеи и не ходят. Значение Платонова в отечественной литературе, хотя он и крупнейший наш волшебник слова, все время падает. Но нужен ли Платоновой музей? Ей нужно место директора, нужны деньги от сдачи площадей в аренду. На Литинститут ей наплевать. В этой акции, безусловно, принимает участие наша Корниенко. Завтра вызову Смирнова и покажу ему письмо, это главный поддерживатель Корниенко. Объясню ему, что музей тесно связан с его собственной зарплатой. Если этот музей будет, то, скорее всего, институт надо будет закрывать. В конце концов черт с ним. Этот доблестный коллектив все время подтачивал меня, значит, вы этого хотели, дети неразумные.
