Генрих Шумахер - Любовь и жизнь леди Гамильтон
Он печально покачал головой.
— Одна? Среди мрачных домов и чужих людей. Без единой души, которая вам знакома, с которой вы можете говорить о том, что было раньше, о матери и о доброй старой земле на берегу Ди.
— Добрая старая земля! — В ней вновь вспыхнула ненависть к убогому детству и к выпавшим на ее долю унижениям. — С этим покончено навсегда. Никогда больше не говори мне об этом. Знаешь, Том, будет в самом деле лучше и для тебя, и для меня, если ты не останешься здесь.
— Лучше? Чем вам повредит, если Том разок пройдет вдалеке мимо вас? Если он порадуется, что у вас все хорошо?
Она насмешливо поджала губы. Все его поведение раздражало ее.
— Ты в самом деле хочешь, чтобы у меня было все хорошо? А не надеешься ли ты, что настанет день, когда я окажусь в нищете, присмиревшая, усталая?
— Мисс Эмма!
— Это именно так. Вот тогда ты сразу появишься и придешь мне на помощь и станешь моим спасителем. Но ты напрасно надеешься. Том. Тебе никогда не придется стать свидетелем моего поражения.
Он побледнел и медленно встал с места. Его руки, державшие шляпу, дрожали.
— Мисс Эмма, я человек небольшого ума и не ученый. Но я никогда не думал о вас плохо. Приехав сюда, я хотел лишь одного: чтобы здесь был хоть один человек, к которому вы могли бы обратиться в случае нужды и который заступился бы за вас. — Он помолчал немного, как бы испугавшись того, что хотел сказать, затем собрался с духом. — И все-таки то, что вы говорите, верно. Я люблю вас. Я всегда вас любил, мисс Эмма. И было время, когда в моих мечтах я рисовал себе уютный маленький дом у залива Ди, и в этом доме…
Полная сострадания, она подняла руку.
— Не продолжай, Том. Я тоже тебя люблю, но не так, как ты хочешь. Я думала, что смогу избавить тебя от жестоких слов, но теперь я должна сказать правду, хотя тебе и будет больно. Твои мечты никогда не сбудутся. Я предназначена не для тебя. Я не стану твоей женой.
Он наклонился к ней. Лицо его еще больше побледнело, глаза смотрели грустно и безнадежно.
— Никогда, мисс Эмма? Никогда?
Она спокойно выдержала его взгляд.
— Никогда, милый Том. Для меня существует лишь одно: достичь своей цели или погибнуть.
Он пару раз кивнул, как бы подтверждая, что предчувствовал такой ответ.
— Спасибо вам, мисс Эмма, — сказал он тихо. — Теперь я знаю, как быть.
— Ты вернешься в Хадн?
— Я останусь в Лондоне. Может наступить день, когда я буду вам нужен. Вы позовете меня тогда не думая о том, что сегодня между нами произошло? Вы можете это сделать, мисс Эмма. Никогда ни одно слово об этом не сорвется с моих губ. Обещаете мне?
Он с мольбой протянул ей руку, и она ответила ему теплым пожатием:
— Я обещаю тебе это. Том.
— Я знаю, вы сдержите слово. А чтобы вы смогли меня отыскать — я плаваю матросом под командой капитана Хельза между Лондонским мостом и Грейвсендом. Вот, я вам записал. — Он положил листок бумаги на стол и еще раз посмотрел на Эмму: — Будьте счастливы, мисс Эмма, и не сердитесь, что я вам докучал.
Голос его прервался. Он быстро вышел, держа шляпу у лица.
* * *Верность Тома принесла ей утешение. Она вновь почувствовала себя спокойно и уверенно, страх перед мисс Келли представлялся ей теперь ребячеством. Видно, ее разгоряченная фантазия породила призраки, наполнившие ужасом ее сердце. Но ведь они ничего не могли ей сделать. Напевая песенку, она открыла большой шкаф и стала рассматривать платья, которые предназначала для нее мисс Келли. Тяжелые шелковые робы с дорогой вышивкой; светлые одежды, легкие и нежные, как будто сотканные из паутинки. Все они были, видимо, совсем новыми.
Она выбрала белое домашнее платье и надела его. Долго рассматривала себя в зеркале, которое отражало ее в полный рост. И думала об Овертоне. Если бы он ее увидал в этом наряде, достойном Джульетты, ожидавшей при свете луны своего возлюбленного!
Мечтая об этом, она ходила по комнате и наконец села в уголке. Солнце клонилось к закату. В комнату прокрались сумерки.
Миссис Крук принесла чай и поставила на стол зажженную лампу. Затем она исчезла, бесшумно, как и появилась, и Эмма едва обратила на нее внимание. Все мысли и чувства девушки были снова обращены к великому творению, воздвигшему памятник любви.
Любовь. Что же это такое? Все любили, и все по-разному.
Какие-то удивительные образы проносились мимо нее, бледные лица улыбались, темные глаза страстно смотрели в другие, любимые глаза.
Джульетта и Ромео, Гамлет и Офелия, Отелло и Дездемона, и за ними необозримое множество мужчин и женщин. И все они любили.
Кивая, подавая ей знаки, они проносились мимо в свете лампы и исчезали за открытыми дверьми под деревьями парка. Последний — юноша с тонким девичьим лицом — Овертон. Он раскрыл объятия, губы его тянулись к губам Эммы. Она молча встала, чтобы упасть в эти объятия, но он отступил от нее, и призрак этот растворился на террасе и мерцании, постепенно исчезающем в свете луны.
Тихий шелест пролетел по кустам и деревьям. Легкие облака проплывали под сверкающим диском луны, подобно покрывалам, за которыми укрывались полные страстного ожидания девичьи лица. В траве широкого, тихого луга поблескивало серебряное зеркало пруда. Доносились всхлипывания, вздохи…
Нас оглушил не жаворонка голос,
А пенье соловья. Он по ночам
Поет вон там, на дереве граната,
Поверь, мой милый, это соловей.
Она стояла на террасе, и с губ ее текли слова Джульетты, сливаясь с тихими голосами ночи. Но что это? Из парка зазвучал ответ.
Нет, это были жаворонка клики,
Глашатая зари. Ее лучи
Румянят облака. Светильник ночи
Сгорел дотла. В горах родился день
И тянется на цыпочках к вершинам,
Мне надо удалиться, чтобы жить,
Или остаться и проститься с жизнью.
Эмма в испуге обратилась в бегство, но кто-то уже поднялся по ступеням террасы, чьи-то руки коснулись ее рук, к ней приблизилось молодое лицо.
— Зачем же бежать, прелестная моя Джульетта? Ромео здесь и просит тебя остаться. — Он со смехом увлек ее к полосе лунного света, чтобы получше рассмотреть. — Черт возьми, а она красива эта Джульетта. Где ты ее раздобыла, Арабелла?
Внизу у террасы, где в густом кустарнике было укрыто ложе из одеял и подушек, показалась мисс Келли. Она медленно подошла к ним.
— Я вам не говорила о ней, Георг? Я нашла ее в мае на побережье Уэльса.
— Ах да, припоминаю. Ромни был в полном восторге, и он прав. Она — красавица. Можно я поцелую ее, Арабелла?
Он приблизил лицо к лицу Эммы. Она была как в дурмане. Это принц держал ее в своих объятиях, сын короля, а придет день — и сам король. Но когда его теплое дыхание коснулось ее лица, она очнулась и уперлась руками ему в грудь.
