Сергей Юрский - Игра в жизнь
Поезд шел через Польшу. Вперед, вперед! Я ставлю эксперимент — за три месяца до начала съемок я сам, как мой герой Пьер Ч., еду и еду по Европе, всё на запад и на Запад. Я абсолютно частное лицо (впервые в жизни). Я получил частное приглашение от моего друга Маркиша. За свои собственные деньги купил билет — впервые в жизни — в заграничный поезд. И во всех таможенных декларациях на разных языках на вопрос о цели поездки я пишу гордое слово private — частная.
Мы едем на закат Вечереет. Солнце, наверное, бьет машинисту прямо в глаза Летящие тени от вагонов косо отброшены назад. Я считаю: одна, две, три... всего нам нужно преодолеть двенадцать границ. Две позади. Впереди десять.
Франкфурт-на-Одере—БерлинНеобычное путешествие. Странные границы. Еще столько увижу я их через это мутноватое окно: польско-немецкая, немецко-польская, немецко-немецкая (Западный Берлин), Западный Берлин (Zoo), третья немецко-немецкая (Западный Берлин — ГДР), четвертая немецко-немецкая (ГДР — Западный Берлин), пятая немецко-немецкая (ГДР—ФРГ), шестая немецко-немецкая (ФРГ—ГДР), немецко-швейцарская, швейцарско-немецкая.
Тени бегут назад, а мысли постепенно от Москвы начинают перемещаться вперед — в неведомую, хоть и вечно на слуху, Женеву, к нашему свиданию после стольких лет разлуки с моим самым близким другом. Впрочем, свидание уже состоялось, но краткое, не давшее настоящего общения. Это было два года назад.
27 марта 1987 года я дал сольный концерт в Большом зале парижского театра «Odeon». Вел переговоры и осуществил мою поездку Госконцерт СССР. Мне оказывалась большая честь, и, чтобы я вполне это осознал, меня вдоволь погоняли по кабинетам и этажам Дворца Госконцерта на Неглинной, 15. Все время не хватало либо чьей-то подписи, либо какой-то справки. Госконцерт был настолько заботлив, что тщательно проверял тексты каждого номера моей программы. А так как программа была на двух языках, потребовал представить напечатанные на машинке французские тексты и их перевод на русский язык. Большей частью это были стихи Пушкина в переводах Марины Цветаевой и произведения Проспера Мериме в переводах Пушкина. На всякий случай, ограждая меня от любых неприятных случайностей и провокаций, Госконцерт приказал дать на проверку и пушкинские тексты. Машинки с латинским алфавитом у меня не было, и я писал от руки страницу за страницей печатными буквами. Вот, ей-богу, мне искренне интересно, кто это читал и читал ли это кто-нибудь?
Переводчика мне не полагалось, поправить мое произношение в международной организации Госконцерт никто не помог (да и умел ли?). Поклон и благодарность дорогим моим приятелям Лене Наумовой и французскому поэту Анри Абрилю поселившемуся тогда в Москве, — они прослушали мою программу и по мере сил и времени попытались «вправить» мой французский.
Пришла пора, и Госконцерт вручил мне заграничный паспорт, билет туда-обратно и (даже!) деньги — 3000 франков. По тем временам это примерно 500 долларов. Это суточные и гонорар за сольный концерт в зале почти на 1000 мест. Мне сообщили, что гостиница оплачена за двое суток, а если я задержусь, то должен как-то сам чего-то придумать. И вообще (сообщили мне), заграничный литературный концерт — это у них впервые, они не считают это направление перспективным и, честно говоря, сильно удивлены, что французская сторона меня пригласила. Я и сам был удивлен, хотя и осчастливлен.
(В скобках!!! Хотите узнать то, что я узнал куда позже, — откуда взялось приглашение? Хотите? Могу рассказать! Но в скобках! Это можно и не читать.
В 1985-м, во время свирепой войны с пьянством в нашей стране, приехал к нам знаменитый театр «Comedie Francaise». Был прием в Доме актера — еще в том, прежнем — на Горького, 16, возле Пушкинской площади. Вино запрещено ка-те-го-ри-чес-ки! За этим следят специальные люди. Если что... все начальство поснимают с работы. Но как французов принимать без вина и вообще без... короче, с лимонадом?! Меня по- дружески попросили броситься на амбразуру — вести это застолье человек на восемьдесят и без спиртного. Я, как мог, изворачивался, льстил, рассказывал анекдоты, поздравлял, восклицал, объяснял...
В числе прочего читал по-французски Пушкина для отвлечения внимания от главного. И все говорил, что, дескать, воздержание полезно, что, мол, столько выпито, что теперь уж можно бы и... обойтись, что ли... Вот, не угодно пи — на столах русский квас, отличная вещь... Французы сперва думали, что я шучу, весело смеялись и всё потирали руки в предвкушении — когда же принесут то, без чего застолья, собственно, и не бывает. Потом глядят— не до шуток. Один квас! Опять я им Пушкина почитал. И они очень-очень внимательно стали слушать — может, думают, тут местный секрет какой — стихи вместо выпивки?
А потом смекнули и... послали троих в гостиницу в бар «только для иностранных граждан», и те в шести сумках... Короче, понятно? Вечерок получился отличный, особенно по тем «сухим» временам. К полуночи мы от всей души братались. А была среди них и давняя моя приятельница, замечательная французская артистка и душа-человек Катрин Сальвиа. Она по своей открытости и даже наивности, похоже, не поняла, что произошло, и все поздравляла меня, как я остроумно все это затеял и провел.
Прошло время, у нас вернулось питье в прежнем объеме и откровенности. Французы жили себе и играли в своем Париже. И тут парижский «Odeon» становится Театром Европы, а директором ею великий Джорджо Стрелер из Милана. Катрин Сальвиа играет в постановке Стрелера и дружит с ним. Стрелер ищет спектакли и исполнителей из разных стран для интернациональных сезонов в своем Театре Европы. Из России приглашает «Таганку».
О! О них много говорят на Западе — знаменитые диссиденты. А нет ли еще кого, чтобы на новенького, чего-нибудь неожиданного и без больших затрат на перевозку декораций? Тут Катрин и говорит — да вот есть! Есть один — Пушкина читает по-французски довольно неожиданно. Вот и коллеги подтвердят! А коллеги: ах, это тот, который за стол без вина посадил и с которым потом так славно пили? Да, это была неожиданность, конечно, о чем говорить! Стрелер и говорит своей секретарше — вызывайте, и думать нечего! Один человек с одним чемоданом? Вызывайте!
И получает Госконцерт телеграмму...)
Повторяю — это в скобках, это гипотеза. Может быть, так все и было, а может, и нет. Только со Стрелером у нас тогда дружба была односторонняя — я ею знал и восхищался его спектаклями уже пет двадцать, а он обо мне и понятия не имел. Потом мы действительно подружились, я трижды выступал в Милане по его приглашению. И был потрясен им как актером — видел его в нескольких ролях и на репетициях. И тяжко переживал: его кончину и писал некролог. Но это все потом, потом... а тогда...
