Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
По этому поводу Н. Н. Ге сказал Л.H.:
— Я все‑таки не понимаю, почему Россия так низко стоит в смысле политической свободы по сравнению с другими государствами?
Л. Н. ответил ему:
— Я думаю, что главная причина заключается в подлости нашего дворянства и вообще высших классов.
Л. Н. в дальнейшем разговоре несколько раз еще употребил это же слово — подлость. Он вспомнил при этом характерную мелочь о том, как Орлов — Давыдов, отец теперешнего московского, должен был как‑то представляться Александру II, и на приеме поцеловал у него руку.
Нынче я прибирал у Л. Н. книги, разбирал у него письма, на некоторые из них отвечал по его поручению, и так мне все это радостно было…
23 июня. Нынче ночью еду с Татьяной Львовной и Михаилом Сергеевичем к ним в Кочеты.
29 июня, Москва. Нынче вернулся в Москву. Несколько дней провел у Татьяны Львовны. Оттуда 27–го уехал с нею к Сергею Львовичу, где провел один день, 28–е (день его рождения). Туда приехала на этот день и Софья Андреевна. Когда я вечером уезжал в Москву, пришла из Ясной телеграмма, что Л. Н. тяжело захворал.
4 июля. Сейчас уезжаю в Ясную Поляну. Л. Н. очень тяжело болен. Боюсь не застать его в живых.
9 июля, Ясная Поляна. Я приехал 5–го утром в Ясную и застал там всех успокоенными наступившим улучшением. Последние дни Л. Н. был очень плох: пульс был 150–160 при температуре 35,7. Доктора считают, что у Л. Н. малярия. За четыре дня, которые я провел в Ясной, я мало видел Л.H., так как он лежит в постели, почти не вставая, и еще очень слаб, но все время общался с ним, читая и переписывая неизвестные мне его письма и новую статью «Единственное средство». Он произвел на меня трогательное, возвышающее впечатление спокойствием и полным сознанием возможной близкой смерти.
Л. Н. сказал мне:
— Ну вот опять дана отсрочка, а лошадей подали по прекрасному санному пути. Будет ли другой раз так же? О смерти Л. Н. сказал еще:
— И умереть хорошо и жить еще хотелось бы: так многое еще, кажется, мог бы и нужно бы сказать людям!
Лежа в постели, Л. Н. читал эти дни Библию, особенно пророков.
Он читал мне вслух, несмотря на слабость, некоторые особенно сильные места из книги Исаии, которую он чрезвычайно любит.
Получается много писем и телеграмм с вопросами о здоровье и с пожеланиями выздоровления. Вот текст одной из телеграмм, подписанной, между прочим, Милюковым, Станюковичем и др.:
«Пораженные тревожными вестями о серьезной болезни Л.H., постигшей его как раз в ту минуту, когда, полный внутренней жизни, он ведет на глазах всего образованного мира свою победоносную борьбу с ополчившимися против него темными силами, мы горячо желаем дорогому Л. Н. быстрого восстановления физических сил для довершения небывалой на Руси нравственной победы».
17 июля, Москва. Уезжая из Ясной, я просил князя Н. Л. Оболенского извещать меня возможно чаще о здоровье Л. Н. Вот выдержки из его писем, касающиеся Л.H.:
9 июля. «Могу написать вам утешительные вести: Л. Н. мог уже сегодня сам пройти из своей спальни в соседнюю комнату. Все остальное, т. е. пульс, температура и желудок в порядке.
10 июля. Состояние здоровья Л. Н. продолжает быть вполне удовлетворительным: немного ходит, занимается корреспонденцией и т. д.
11 июля. Л. Н. продолжает поправляться не быстро, но, по — видимому, верно…
12 июля. Мне кажется, мои бюллетени пора прекратить, так как все идет вполне хорошо. Л. Н. по утрам занимается так же много, как и всегда, только еще не сходит вниз. Гуляет по балкону наверху…
13 июля. Все у нас хорошо. Л. Н. занимается больше, чем следует…
14 июля. Л. Н. сегодня сходил в сад, немного гулял и лежал на диване. Чувствует себя хорошо и бодро…»
30 июля. Нынче я опять подучил письмо от Н. Л. Оболенского с сообщениями о Л.H.:
«28 июля. Долго не писал бюллетеней, потому что не было ничего нового. Могу сказать вам, что Л. Н. совсем здоров, а именно: ходит гулять один часа на два, на три, занимается много и с удовольствием; много сидит с нами и с посетителями. Вообще на вид очень хорош. Почти собрались ехать в Крым в конце сентября, и он против этого ничего не имеет…»
9 августа. Я на днях опять съездил на два дня в Ясную. Л. Н. был бодр. Я его давно не видел таким. Был разговор о русских писателях. Л. Н. сказал:
— Я любил Тургенева как человека. Как писателю ему и Гончарову я не придаю особенно большого значения. Их сюжеты — обилие обыкновенных любовных эпизодов — и типы имеют слишком преходящее значение. Если бы меня спросили, кого из русских писателей я считаю наиболее значительными, я назвал бы: Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Герцена, которого наши либералы забыли, Достоевского, которого они совсем не считают. Ну, а затем: Грибоедова, Островского, Тютчева.
Из произведений Гоголя Л. Н. совсем не любит «Тараса Бульбу». Очень высоко ставит: «Ревизора», «Мертвые души», «Шинель», «Коляску» («игрушечка — шедевр»), «Невский проспект». У Пушкина считает неудачным произведением «Бориса Годунова».
Характерно, что перечисляя этих своих избранных, Л. Н. заметил:
— О себе я не говорю, не мне судить о своем значении.
Как‑то вечером в кабинете Л. Н. сказал мне:
— Знаете, Александр Борисович, мне представляется вот какой рисунок: из центра расходятся лучи. Центр — это духовное существо, а лучи — это все растущие физические потребности. Дальше наступает время, когда изнутри между этих лучей начинает вырастать духовная жизнь. Лучи расходятся все под меньшим углом, потом становятся параллельными, и наконец начинают сходиться, чтобы снова сойтись в бесконечно малом, т. е. не матерьяльном, а исключительно духовном центре — смерти.
26 августа. Завтра ночью я уезжаю в Ясную. Хочется побывать там до отъезда Л. Н. в Крым.
13 сентября, Гаспра. Я в Крыму и с нынешнего дня переехал из Ялты сюда к Толстым.
Когда Л. Н. повезли в Крым, я решил ехать с ними вместе. П. А.Буланже выхлопотал для Л. Н. и его семьи целый вагон от Тулы до Севастополя. Вагон этот должны были прицепить к поезду, с которым я выехал из Москвы, в Туле среди ночи.
Из Москвы я выехал 6 сентября. Когда 7–го утром я проснулся, я узнал, что к нам в Туле никакого вагона не прицепили. Это заставило меня очень беспокоиться. Я не знал, что делать. Потом оказалось, что следом за нами идет поезд «бис», к которому, вероятно, и прицепили вагон Толстых.
В Курске наш поезд простоял, целый час. К моменту третьего звонка подошел и поезд «бис». Я успел подбежать к нему и увидал Александру Львовну, Марию Львовну и Буланже, выходящих из вагона. Мы только успели издали приветствовать друг друга, и я должен был уже на ходу вскочить в свой поезд. Я весь день старался соединиться с Толстыми, и это удалось мне только в Харькове, где я остался, чтобы дождаться их поезда и ехать вместе с ними.
