Георгий Михайловский - Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.
После этого, можно сказать, исторического голосования принялись составлять резолюцию, которую можно было бы объявить от имени всех антибольшевиков. Коростовец, со свойственной ему экспансивностью, предлагал заявить, что Петроград захвачен германским генеральным штабом. Как ни ярка была бы такая резолюция и как бы ни соответствовала она настоящему положению вещей, принять такую мотивировку было нельзя. Когда мотивировочная часть, содержавшая упоминание об Учредительном собрании, во имя коего начиналась борьба с большевиками, была кратко, но решительно проредактирована, был поставлен вопрос, надо ли упоминать точно, какие учреждения должны остаться вне забастовки. Экстремисты настаивали, чтобы забастовка была по возможности абсолютной, дабы самые широкие слои населения поняли всё значение большевистского переворота, чтобы были закрыты вода, газ, электричество и даже все продовольственные учреждения. На это основательно возражали, что такая забастовка не поможет делу, но отвратит от нас население, которое не пожелает самоудушаться по случаю свержения Временного правительства.
Компромисс заключался в том, что решили не перечислять учреждения, изъятые из забастовки, но заставить каждое учреждение, не примыкающее к забастовке «из-за нужды в нём населения», испрашивать предварительное разрешение у Союза союзов. Освобождались учреждения продовольственного характера, освещения, отопления, водопроводные — и только. Все министерства без изъятия должны были примкнуть к забастовке, а просьбы об исключении — направляться в Союз союзов через соответственную ведомственную организацию. Положено было немедленно оповестить все ведомства и всю Россию о решении петроградского Союза союзов о забастовке и выпустить воззвание к провинции. Одновременно нашему комитету было поручено о декретировании забастовки известить и все наши дипломатические представительства за границей. После этого Урусов, Коростовец и я с карандашной копией резолюции Союза союзов полетели в наше ведомство, дабы известить министерство о принятом решении.
Троцкий в министерстве
Придя в министерство, мы узнали, что Троцкий уже находится у Нератова. Он пришёл, как до того Залкинд, совершенно один, без всякого эскорта. Сколько раз после этого мы, вспоминая этот день, перебирали мысленно все фантастические планы его похищения и даже уничтожения (в нашем министерстве для особо секретных дел имелись железные стенные шкафы, запиравшиеся американским замком; если бы мы туда втиснули щуплого Троцкого, а человек там помещался свободно, то будущего диктатора России не скоро можно было бы разыскать).
Решение Союза союзов, которое мы принесли с собой и сразу же сделали известным, стало определяющим фактором в настроении нашего ведомства. Как я узнал позже, Доливо-Добровольский после нашего ухода пустился в самую бесшабашную агитацию за признание большевистской власти, но при виде нас трёх — Урусова, Коростовца и меня, пришедших с резолюцией Союза союзов, он заметно изменился в лице и отошёл в сторону, заявив, что остаётся только смириться с решением Союза союзов. Мы хотели собрать наш комитет, чтобы обсудить дальнейшую тактику, но не успели, так как в это время Петряев позвал нас всех на общее собрание в апартаменты министра, в тот самый зал, где немногим больше года назад мы прощались с Сазоновым и где так недавно ораторствовал Терещенко, для встречи с Троцким.
Здесь я вынужден прервать рассказ, чтобы объяснить, что произошло при разговоре Троцкого с Нератовым. Об этом Нератов впоследствии нам подробно рассказывал.
Троцкий, отрекомендовавшись народным комиссаром по иностранным делам, сказал Нератову, что их — новое правительство — интересуют две вещи: во-первых, все секретные документы министерства, а во-вторых, им нужно перевести декрет о мире нового рабоче-крестьянского правительства на главнейшие европейские языки, а именно немецкий, французский и английский, и он просит Нератова отдать распоряжение «переводчикам» о переводе.
На первый вопрос Нератов, улыбаясь, сказал, что если под словом «секретный документ» Троцкий понимает всякую бумагу, на которой есть надпись «секретно», то все шкафы министерства полны этими бумагами, а на вторую «просьбу» о переводе декрета Нератов сказал, что в министерстве нет особых кадров «переводчиков» на названные языки, так как все чиновники обязаны знать их и держат для этого специальный экзамен; что же касается того, захотят ли они его переводить, то при настоящем положении вещей он не может ни «приказывать», ни «отдавать распоряжений» и советует Троцкому созвать всех и со всеми переговорить сообща.
Троцкий на это согласился, но продолжал настаивать на выдаче «тайных договоров с союзниками». Нератову пришлось ответить, что эти договоры хранятся в разных отделах и Троцкий, ознакомившись с министерством, найдёт их сам. Тогда Троцкий выразил надежду, что Нератов будет продолжать работать с ними, как он работал с Временным правительством, «на пользу России», по словам Троцкого. На это Нератов тут же заметил, что вынужден отклонить это предложение, так как его взгляды на главный вопрос внешней политики России, а именно на войну, коренным образом расходятся со взглядами нового правительства, и вызвал через курьера Петряева, чтобы передать ему Троцкого. Последний на отклонение Нератовым сотрудничества сказал: «Я надеюсь, что вы передумаете».
В это время вошёл Петряев, и Троцкий с ним ушёл в кабинет Петряева. Нератов же отправился домой и весь дальнейший разговор Троцкого с ведомством происходил уже без него, а общее собрание министерства шло под председательством Петряева.
Пока наши чиновники собирались в зале министерских апартаментов, Троцкий успел сказать Петряеву, что новое правительство не собирается никого увольнять и не намерено причинять никаких репрессий тем, кто пожелает уйти сам, но что он не может допустить «саботажа» при работе министерства. Другими словами, Троцкий боялся, что чиновники останутся в ведомстве не для работы, а для того, чтобы эту работу тормозить и направлять в другую сторону, — то, что он понимал под словом «саботаж», как он объяснил Петряеву. Тот, воспользовавшись словами Троцкого о неприменении репрессий, попросил его выдать бланки-пропуска за его подписью, дабы чиновники ведомства были спокойны за свою участь. Троцкий согласился, и пока происходило наше собрание, в I Департаменте были изготовлены пропускные бланки, удостоверявшие нашу личность и освобождавшие нас от обысков и арестов. Находчивость Петряева дала возможность ещё много времени спустя пользоваться этими бланками за магической крупной подписью Троцкого.
