Борис Минаев - Ельцин
Неожиданно президент остановился и повернулся к Костикову. «Неужели вы не понимаете? — сказал он Костикову голосом, который Костиков назвал «металлическим». — Сегодня мне даже сидеть трудно».
Подписание Договора об общественном согласии происходит 28 апреля 1994 года. Это большое, торжественное событие в Георгиевском зале Кремля по-своему уникально. Цветы, пресса, парадные костюмы — среди тех, кто ставит свои подписи, есть и непримиримые враги — например, Гайдар и Жириновский.
Ельцин работает над текстом своего выступления на церемонии подписания договора 28 апреля очень тщательно, отвергает один вариант за другим, правит, дополняет, исправляет. Как пишут помощники, «это было одно из тех событий, когда он по-настоящему волновался». Неужели будет достигнута та ситуация, при которой можно спокойно продолжать реформы, вывести Россию из тупика?
Вот что говорил Ельцин 28 апреля 1994 года:
«Почти восемь десятилетий назад нашу страну постигла страшная трагедия. Россия была ввергнута в бездну Гражданской войны… Кровавая межа разделила людей на белых и красных, на своих и чужих, на врагов друг другу.
…Надо прервать кровавую череду подобных событий. Это не было сделано нашими отцами и дедами. Это обязаны сделать мы. Обязаны сделать, чтобы вручить нашим детям мирную Россию…»
Но договор отнюдь не вызвал в российском обществе того энтузиазма, на который он рассчитывал. Лидер российских коммунистов Г. Зюганов и лидер партии «Яблоко» Г. Явлинский отказались ставить свои подписи под договором. Критиковала договор и демократическая интеллигенция — не слишком ли высокую цену собирается заплатить президент за мифическое «согласие»? Первые же сессии Государственной думы выявили одну простую истину: оппозиция осталась оппозицией, причем — по-прежнему непримиримой.
Однако ситуация все-таки изменилась. Вместо эпохи открытого противостояния началась эпоха закулисных договоренностей, долгих изнурительных переговоров, торга, компромисса. Да, это было много лучше, чем уличная война.
Ельцин внимательно прислушивается к тем сигналам, которые посылает ему оппозиция через своих переговорщиков. При подготовке Договора об общественном согласии коммунисты выставили ряд неприемлемых условий: отказаться от приватизации, от реформ, удалить из правительства реформаторов, вернуться к государственной собственности в ряде приоритетных отраслей. Требование «убрать Чубайса» станет знаковым для всех закулисных переговоров с оппозицией образца 1994 года. Например, лидеры «красных фракций» считали, что Ельцину выгоден перенос выборов. И парламентских, и президентских. Перенос выборов их вполне устраивал, новые выборы в парламент в 1995 году казались слишком близкими.
«В обмен» они требовали контроля над правительством — убрать одних, назначить других.
Ельцин, лично не принимая участия в переговорах, рекомендовал — выслушивать, записывать, но не давать никаких обещаний.
Помощники Ельцина пишут: «Отсутствие в Думе пропрезидентского… большинства заставляло исполнительную власть прибегать к нестандартным ходам для “продавливания” своих решений. Фактически это сводилось в той или иной мере к подкупу в виде раздачи льгот, преференций и т. п. для коммерческих структур, стоявших за депутатскими фракциями (группами). Ясно, что чем дальше развивалась эта практика, тем дороже становились депутатские “услуги”».
Летом 1994 года он окончательно понимает — мечта об общественном договоре, о политическом перемирии, о совместной работе всех политических партий и движений пока несбыточна. У них нет общей платформы. Они никогда не смогут договориться.
Остается взирать на эту шахматную партию сверху, расставлять фигуры…
Вячеслав Костиков, пресс-секретарь Ельцина, напишет позднее: «Желая вывести Ельцина из-под огня критики по экономическим вопросам, помощники президента, члены Президентского совета настойчиво рекомендовали ему., дистанцировался от действий правительства, сосредоточить внимание на политической стратегии, на отношениях с парламентом, с политическими партиями. По существу, это были верные советы, вытекавшие из сути новой Конституции. И президент принял их во внимание. Он отошел от непосредственного руководства экономикой, почти перестал вести “президиум Правительства”. Но в личном плане это отрицательно сказалось на внутренней стабильности Ельцина.
Он вырос и сформировался в гуще хозяйственных вопросов. Как бывший секретарь обкома КПСС, ответственный за огромный и насыщенный промышленностью регион, он привык именно к экономическому руководству, привык вникать во все тонкости хозяйства. Все его способности и привычки развились именно на этой ниве… И вот теперь, сдав Черномырдину тяжелый экономический рюкзак и, казалось бы, освободив силы и время для национальной стратегии, он вдруг оказался без внутреннего стержня. Ельцину пришлось учиться играть на совершенно новом поле и в новую игру, где еще не было правил и где его личный опыт был мало пригоден. В 63 года ему пришлось учиться заниматься собственно политикой. Его интеллектуальный аппарат, отточенный для решения конкретных вопросов, оказался мало адаптирован для осмысления достаточно абстрактных понятий, таких, как национальные интересы, политическая стратегия. Он привык к огромным усилиям воли и ума, которые тем не менее приносили видимые и быстрые плоды. Теперь же пришлось столкнуться с проблемами, решение которых требовало времени — пяти, десяти и даже более лет. Это обескураживало. Положение усугублялось тем, что Ельцин не привык быть в роли ученика, не привык получать советы. Да и советы, в сущности, давать было некому. Большинство других российских политиков страдали теми же недостатками, что и Ельцин, но не имели его смелости, его способностей, его воли. В новой роли стратега Ельцину, в сущности, не на кого было опереться».
Не думаю, что его бывший пресс-секретарь Костиков здесь во всем прав: нет, Ельцин внутренне был готов и к стратегическим решениям, и к долгосрочным планам переустройства России. Но ему хотелось видеть хоть какие-то плоды своих усилий сегодня, сейчас, участвовать в стройке самому. А реальность новой России, хаотичная, неустойчивая, депрессивная, властно отодвигала от него этот долгожданный момент.
Между тем в ошарашенной всеми последними событиями Москве слова о «примирении и согласии» воспринимаются, мягко говоря, с иронией. Примирением и согласием здесь и не пахнет.
Первая половина 1994 года проходит под знаком краха «финансовых пирамид» и прежде всего — «МММ», творения братьев Мавроди. Причем «МММ» — далеко не единственная, а просто самая большая и популярная среди населения «пирамида». Смысл ее прост — покупая акции «МММ», так называемые «мавродики», по одной цене, люди буквально через два-три месяца могут продать их по более высокой. Пирамида подпитывает сама себя, и понятно, что рано или поздно она рухнет, а вкладчики останутся ни с чем.
