Джон Толкин - Джон Р. Р. Толкин. Письма
257 К Кристоферу Бредертону 16 июля 1964
Сэндфилд-Роуд 76, Хедингтон, Оксфорд
Уважаемый Бредертон!
Получить ответ 14 июля на письмо, отправленное лишь 10 числа, — вот это я называю расторопностью, даже при нормальной работе почты. По мне, в печатании на машинке ничего неучтивого нет. Я, во всяком случае, обычно как раз печатаю, поскольку мой «почерк», поначалу четкий и ясный, быстро деградирует до живописной неразборчивости. Кроме того, я люблю машинки; моя мечта — внезапно разбогатеть настолько, чтобы заказать себе электрическую печатную машинку в соответствии с Моими собственными требованиями, чтобы печатать Фэаноров алфавит….. Я сам перепечатывал «Хоббита», а «Властелина Колец» — так даже дважды (отдельные части по нескольку раз) на своей кровати на чердаке в доме на Мэнор-Роуд. В черные дни между утратой просторного особняка в северном Оксфорде, который сделался мне не по средствам, и моего краткосрочного возвышения до почетного старинного колледжского дома на Холиуэлл.
Едва сняли ограничения на бензин{Во время войны и в послевоенные годы в Англии существовало нормирование на бензин; проблема обострилась также в связи с Суэцким кризисом 1956–1957 гг.}, улица превратилась в ад. Но и Хедингтон — это вам не обитель покоя и мира. Когда я сюда въехал, Сэндфилд-Роуд представляла собою тупик, но вскорости ее противоположный конец открыли для проезда, и на какое-то время, пока не достроили Хедли-Уэй, она превратилась в неофициальный объезд для грузовиков. А теперь в верхнем конце улицы — автостоянка стадиона «Оксфорд Юнайтед»{Оксфордская футбольная команда.}. И при этом сами жители делают все, на что только способны радио, телевизоры, собаки, мотороллеры, грохотоциклы и машины всех размеров, кроме самых маленьких, чтобы обеспечивать шум спозаранку и часов этак до двух ночи. В довершение удовольствия в трех домах от нас живет один из участников группы юнцов, по всей видимости вознамерившихся уподобиться «Битл»{Так у автора.}. В те дни, когда в порядке очередности репетируют у него, шум стоит неописуемый…..
Касательно вашего вопроса. Ответить на него непросто: тут нужна полная автобиография, никак не меньше. Я начал создавать языки еще в раннем детстве: я ведь в первую очередь ученый-филолог. Мои интересы были и остаются главным образом научными. Но занимали меня также и фольклорные предания (особенно о драконах); и сочинительство (не чтение) стихов и новых размеров. Все это начало сливаться воедино в те времена, когда я был студентом, к вящему отчаянию моих наставников, и едва не погубило моей карьеры. Поскольку, официально числясь на «классическом», я познакомился с языками, которых современные англичане обычно не изучают, и каждый обладал ярко выраженной индивидуальной фонетической эстетикой: валлийский, финский, то, что осталось от готского четвертого века. Финский также заключал в себе отблеск совершенно иного мифологического мира.
Зародышем моих попыток записать собственные легенды, соответствующие моим искусственным языкам, стала трагическая повесть о злосчастном Куллерво из финского эпоса «Калевала». Эта история остается одним из основных эпизодов в легендах Первой эпохи (которые я надеюсь издать как «Сильмариллион»), хотя как «Дети Хурина» видоизменилась до неузнаваемости — за исключением трагического финала. Второй точкой отсчета стало написание «из головы» «Падения Гондолина», истории Идриль и Эаренделя (III 314), во время отпуска из армии по болезни в 1917 г.; и исходный вариант «Сказания о Лутиэн Тинувиэль и Берене», написанный позже в том же самом году. Первоосновой для нее послужил небольшой лесок, густо заросший «болиголовами» (вне всякого сомнения, росло там и немало других родственных растений) близ Руса на полуострове Хольдернесс, где я какое-то время находился в составе хамберского гарнизона. Вырвавшись из армии, я продолжал развивать свой замысел: в течение небольшого промежутка времени в Оксфорде, работая в штате составителей тогда еще не законченного великого Словаря; и после, перебравшись в Лидский университет, в 1920—26 гг. В О. я написал космогонический миф «Музыка Айнур», объяснив отношения Единого, трансцедентального Творца, и Валар, «Властей», Первотворений ангельской природы, и их роль в упорядочении и осуществлении Исходного Замысла. Говорилось в предании и о том, как так случилось, что Эру, Единый, сделал добавление к Замыслу и ввел темы Эрухин{В оригинале — Eruhоn (такая форма используется в ряде черновых текстов, в частности в «Затоплении Анадунэ», одном из вариантов предания о гибели Нуменора.}, Детей Господних, Перворожденных (эльфов) и Наследников (людей); причем Валар запрещалось пытаться подчинить их себе посредством страха или силы. В то же время я также начал придумывать алфавиты. В Лидсе я попытался обработать этот материал в стиле высоком и серьезном и многое облек в стихотворную форму. (Первый вариант песни Бродяжника о Лутиэн, что теперь входит в 1204, изначально был опубликован в Лидском университетском журнале[424]; однако все предание целиком, так, как оно представлено в кратком пересказе Арагорна, было записано в виде длинной поэмы, вплоть до 1206, строки 17 («ее отца»))[425].
В Оксфорд я вернулся в янв. 1926 г., и к моменту выхода «Хоббита» (1937) эти «предания Древних Дней» обрели связную форму. Предполагалось, что «Хоббит» никакого отношения к ним не имеет. Пока мои дети еще не выросли, я имел привычку придумывать и рассказывать вслух, а порою и записывать «детские истории» им на забаву, — исходя из тогдашних моих представлений о том, каковы они должны быть по настрою и стилю, — многие придерживаются подобных представлений и по сей день. Ничего из этого опубликовано не было. Предполагалось, что «Хоббит» — одна из таких историй. «Увязывать» его с «мифологией» необходимости не было, однако он естественным образом притягивался к этому господствующему в моем сознании творению, и в результате укрупнялся и становился героичнее в процессе. Но и тогда «Хоббит» вполне мог бы стоять особняком, если не считать ссылок (совершенно ненужных, хотя они создают ощущение исторической глубины) на Падение Гондолина («Паффин» 57, издание в твердой обложке 63), на рода эльфов («П.» 161, издание в твердой обложке 173 или 178) и на ссору короля Тингола, отца Лутиэн, с гномами («П.» 162).
«Хоббит» увидел свет и свел меня с «А. энд А.» по чистой случайности. Знали о нем только мои дети да еще мой друг К. С. Льюис; но я ссудил рукопись матери-настоятельнице Черуэлл-Эдж{См. примечание к письму №163.}, чтобы поразвлечь ее, в то время как она поправлялась от гриппа. О рукописи стало известно молодой женщине, студентке, проживающей в доме, или, может, у нее там жила подруга; а студентка эта работала в офисе «А. энд А.»[426]. Так рукопись попалась на глаза Стэнли Анвину, а тот опробовал ее на своем младшем сыне Рейнере, в ту пору еще совсем маленьком. И «Хоббит» был опубликован. Тогда я предложил в издательство легенды Древних Дней, но рецензенты их отклонили. Издательство требовало продолжения. А мне хотелось героических легенд и возвышенного эпоса. Результатом стал «Властелин Колец»…..
