Энтони Бивор - Падение Берлина, 1945
Несмотря на критику в адрес германских офицеров, многие их действия не могут не вызывать уважения. Особенно это касается командиров частей и подразделений 12-й армии, жертвовавших своими жизнями ради спасения окруженных солдат и мирных жителей. Даже в рядах немецкой 9-й армии не все выглядело только в черном свете. Еще один выживший немец стал свидетелем гибели майора Отто Кристера фон Альбедиля, ранее пережившего разгром своей армии и разорение фамильного поместья неподалеку от Райтвайн-Шпура. Майора убили в тот момент, когда он пытался спасти тяжело раненного солдата. "Горячо любимый командир"[879] был похоронен своими солдатами у дороги, ведущей к деревне Эльсхольц.
Глазам полковника Райхельма предстал эпизод совершенно другого рода. Это было постыдное проявление трусости со стороны старшего офицера, который бросил подчиненных ему солдат. В 2 часа на командном пункте 12-й армии, расположенном между Гентином и Тангермюнде, появился командующий 41-м танковым корпусом генерал Хольсте. "Что вы здесь делаете, генерал? — с удивлением спросил его Райхельм. — Почему вы не со своими войсками?"
"У меня нет больше войск"[880], - ответил Хольсте.
На самом деле он просто-напросто бросил своих людей. Он бежал вместе с женой, прихватив две повозки, запряженные лучшими лошадьми. Райхельм сказал, что он должен доложить об этом генералу Венку. Войдя к генералу, он заметил, что Хольсте следует немедленно арестовать. Однако Венк был слишком переутомлен, чтобы принимать сейчас такие жесткие решения. Райхельм вернулся ни с чем. "Вы могли бросить Гитлера, поскольку он является преступником, сказал он Хольсте, — но вы не должны были бросать своих солдат". Хольсте не обратил никакого внимания на слова полковника и продолжил дальнейший путь к Эльбе.
Днем в штаб дивизии "Нордланд" из рейхсканцелярии пришел приказ о передаче последнего танка "тигр" в распоряжение генерала Монке[881]. Никаких дополнительных пояснений дано не было. Скорее всего этот факт свидетельствовал о начале подготовки Бормана и Монке к побегу из Берлина. Очевидно также, что они не рассказали о своем намерении Геббельсу, который отказывался даже разговаривать о возможной капитуляции. Эти двое нацистов, Борман и Монке, которые ранее угрожали расстрелом любому человеку, который откажется до конца выполнять свои обязанности перед рейхом, теперь примеряли на себя гражданское платье, с помощью которого были намерены улизнуть из германской столицы.
Возобновившийся артиллерийский обстрел центра города до крайности затруднил прямую связь бункера с командным пунктом генерала Крукенберга. Раненый Фене и его подчиненные французы все еще продолжали держать оборону возле штаб-квартиры гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. В ста метрах к востоку от них — в районе станции метро "Кохштрассе" — засели остатки полка "Дания". На левом фланге — на Лейпцигштрассе и Шпительмаркте — располагались позиции полка "Норвегия".
Геббельс, осознавший близость конца, вызвал к себе эсэсовского доктора Кунца, ранее согласившегося помочь убить его шестерых детей. Когда Кунц вошел в кабинет Геббельса, тот разговаривал с Науманом, статс-секретарем министерства пропаганды. Доктору пришлось подождать минут десять, прежде чем Геббельс и Науман оставили его наедине с Магдой Геббельс. Она сказала, что смерть фюрера сделала их решение неотвратимым. Сегодня ночью войска совершат последнюю попытку прорыва из Берлина, следовательно, вся их семья должна умереть. Кунц постарался еще раз убедить Магду послать своих детей в госпиталь, после чего они могли бы оказаться под защитой Красного Креста, но фрау Геббельс отвергла это предложение. "После примерно двадцатиминутного разговора с Магдой, — вспоминал Кунц, — в комнате вновь появился Геббельс и произнес: "Доктор, я был бы очень признателен вам, если бы вы помогли моей жене убить детей"[882]. После этого Кунц попытался еще раз убедить чету Геббельсов сохранить им жизнь, но министр пропаганды остался непоколебим. "Это невозможно, — ответил он. — Они дети Геббельса". Сразу после этих слов он покинул помещение. Кунц оставался с Магдой еще примерно около часа.
Затем вновь вернулся Геббельс. "Русские могут ворваться в любой момент, — произнесла его жена, — и прервать наши планы. Поэтому мы должны спешить, чтобы исполнить то, что задумали".
Магда провела Кунца в ванную, где они взяли шприцы, заправленные морфином. Затем вошли в детскую спальню. Пять девочек Геббельса и один мальчик уже находились в кроватях в ночных пижамах, но еще не спали. "Не волнуйтесь, — сказала им Магда. — Доктор введет вам вакцину, которую прививают сейчас всем детям и солдатам". Магда покинула комнату, оставив в ней Кунца. Доктор занялся своим делом. "После этого, — рассказывал он на допросе офицерам СМЕРШа, — я вышел из спальни и прошел в комнату, где находилась фрау Геббельс. Мы должны были подождать примерно минут десять, пока дети не уснут. Я посмотрел на свои часы — было без двадцати минут девять".
Кунц сказал, что не может давать яд спящим детям. Тогда Магда попросила его позвать Штумпфеггера, личного доктора Гитлера. Вместе с Штумпфеггером она открывала рот своим спящим детям, просовывала между их зубами ампулу с ядом и затем сжимала челюсти. Впоследствии на лице ее старшей дочери Хельги был обнаружен большой синяк, который вызвал подозрение в том, что одной дозы морфина оказалось для нее недостаточно. Хельга не спала, и двое взрослых людей приложили немало усилий, прежде чем смогли открыть ей рот.
После того, как дело было сделано, Штумпфеггер удалился к себе, а Кунц прошел вместе с Магдой в кабинет Геббельса. Министр пропаганды нервно прохаживался по помещению. "С детьми покончено, — произнесла Магда. — Теперь мы должны подумать о себе".
"Поторопимся, — ответил Геббельс. — У нас очень мало времени".
Магда взяла с собой золотой значок нацистской партии, который Гитлер подарил ей 27 апреля, и портсигар с выгравированной надписью "Адольф Гитлер, 29 мая 1934 года". Затем супруги поднялись вверх по лестнице во двор рейхсканцелярии. Их сопровождал личный адъютант министра пропаганды Гюнтер Швагерман. Геббельс и Магда имели при себе два пистолета "вальтер". Встав друг против друга, в нескольких метрах от того места, где был сожжен труп Гитлера и его жены, они раздавили во рту ампулы с цианидом. Возможно, в тот же момент они одновременно выстрелили в себя, хотя вполне вероятно, что "выстрелы милосердия" произвел Швагерман[883]. Оба пистолета так и остались лежать перед мертвыми телами, которые Швагерман облил бензином и поджег. Он выполнил то, что обещал супружеской чете.
