Борис Соколов - Тухачевский
Можно строить различные предположения, но, вероятно, никто не сможет оспаривать, что нынешний процесс связан с проводимой Сталиным чисткой в стране, иными словами, что он имеет целью укрепление диктатуры Сталина. Следовательно, в данном случае имел место какой-то болезненный процесс — в виде ли намерений группы Тухачевского свергнуть власть или в какой-нибудь другой форме, и против этого обрушился нож сталинской власти, т. е. инициатива исходила от сталинской власти. В момент процесса Тухачевского газеты под громадными заголовками писали «Крах Красной Армии», но я лично и тогда чувствовал, что это, безусловно, не так. Поскольку газеты начали писать о «крахе», то, естественно, им надо было продолжать в том же духе, и теперь они пишут «Репрессии продолжаются» и т. д. Это породило то противоречие, что сейчас газеты вынуждены писать о всех совершающихся арестах — о каком-нибудь никому не известном ЦИКе окраинной республики или начальнике железной дороги. Но подобного рода репрессии, учитывая длительность проводимой Сталиным политики чистки, будут, вероятно, иметь место и в дальнейшем, и было бы ошибочным видеть в этом смуту, порожденную недовольством против дела Тухачевского.
3. Влияние инцидента и будущее центральной властиЗадается вопрос, какое влияние нынешний инцидент оказал на Красную армию или вообще на Советский Союз. Здесь возникает два момента, непонятные для нас, японцев, не варящихся по-настоящему в котле русской жизни. Первый — насколько сильное давление оказывает сталинская власть на народ и насколько он бессилен перед сильной властью.
Даже и до сих пор 165-миллионный советский народ шел на поводу у диктатуры Сталина, подчиняясь силе угнетения. Проводниками этого угнетения являются само ГПУ, сеть шпионов ГПУ и руководимая ГПУ сеть взаимного наблюдения в среде самого народа. Это превосходит всякие представления. Еще до возникновения инцидентов последнего времени народ в состоянии полного смятения и паники взирал на политику репрессий. Я хотел бы заметить в скобках, что в позапрошлом году или года три тому назад, т. е. с момента начала 2-й пятилетки, условия жизни народа постепенно улучшились и смягчились. Население постепенно стало забывать о смятении и страхе, стало появляться все больше людей, которые пели дифирамбы сталинской политике. Это верно, но сталинская политика репрессий настолько сильна, что ее нельзя себе представить.
Второе — это терпение народа, т. е. его способность подчиняться силе, которой он не способен противостоять. Эта черта национального характера воспитана столетиями тирании царского строя и вместе с тем коренится в природных условиях страны — ее обширности и резких климатических изменениях, перед которыми человек бессилен. Поразительно, насколько сильна эта способность к терпению у русского народа.
Если учесть оба эти фактора, можно в общих чертах представить себе, какое отражение находит нынешний инцидент в народе. Как уже говорил полковник Касахара, благодаря нынешнему инциденту углубится взаимная подозрительность и беспокойство в среде комсостава, особенно среди высшего комсостава Красной армии, далее, благодаря дальнейшим репрессиям, усилится атмосфера взаимного недоверия и беспокойства в руководящей прослойке центральных административных органов. Все это наносит вред духовной спаянности народа, и не подлежит никакому сомнению, что с точки зрения синтетической оборонной мощи или гособороны в широком понимании моральная слабость СССР будет все больше сказываться и что нынешний инцидент послужит источником бедствий в будущем.
Нужно, однако, иметь в виду, что диктатура Сталина необычайно сильна и что нынешний процесс проведен для усиления диктатуры Сталина, т. е., что процесс как таковой является успехом. Поэтому навряд ли кто-нибудь сможет возражать против того тезиса, что в результате этого процесса диктатура Сталина еще более укрепится. При этом народу свойственна покорность, молчаливое повиновение перед силой. Народ беспокоится только — а что, если следующая очередь моя, — но на противодействие он пока еще не способен. Я всегда утверждаю, что если бы этот страх перешел в ненависть, то тогда можно было бы говорить о потрясении сталинского режима, но при нынешнем положении народ скорее забыл о прежней ненависти и находится во власти одного только страха. Не так легко еще сделать этот страх ненавистью.
Сталинская политика репрессий, вероятно, будет продолжаться и дальше. С этой точки зрения те, кто в связи с процессом говорят о потрясении сталинского режима или о возможности таких потрясений в ближайшем будущем, основываются преимущественно на собственных надеждах.
Возможно, что некоторые из вас смотрят на дело так — пусть даже диктатура Сталина усилится, но раз в народе царит беспокойство и страх, то не говорит ли это о слабости СССР, и разве не может нынешняя власть рухнуть. Я против такой оценки положения. Обратимся к примерам того, как поступали воинские командиры на поле битвы во время гражданской войны, и вы поймете то, что я хочу сказать. В моменты, когда операции или обстановка боя развертывались неудачно, командиры прибегали к сильнейшим репрессиям, к террору и расстрелам против своих подчиненных, и тогда ход операций менялся к лучшему и бой принимал успешный оборот. Примеры этого, как говорят, наблюдались, в частности, и в период сибирских событий (имеются в виду столкновения советских и японских войск в годы Гражданской войны. — Б. С). Я думаю, что это соответствует действительности. Во всяком случае, общее настроение таково: если я не буду следовать указаниям Сталина и не буду искренно проводить их в жизнь, меня посадят. Мой вывод из этого, что преждевременно говорить об ослаблении оборонной мощи в целом на том основании, что народ охвачен страхом.
Я слышал мнение, что хотя и Англия, и Франция, и Германия внимательно наблюдают за событиями в России, но только японская армия дает серьезную сдержанную оценку этих событий (эти слова Сталин выделил карандашом. — Б. С). Кажется, и в газетах высказывалось такое мнение. Я хочу сказать по этому поводу, что японский генштаб и японские военные круги лучше всех знают Россию, и что органы, несущие ответственность за оборону государства, не могут позволить себе дать легкомысленную оценку событиям.
Вы, может быть, скажете, что эта осторожная оценка основана на софизмах, но я был в России и наблюдал русские условия, и первая мысль, которая промелькнула у меня в голове, когда возникло нынешнее дело — была мысль: «Ну, теперь диктатура Сталина укрепится», а отнюдь не мысль о том, что его песенка спета. Я намеренно выражаю это в безыскусственной форме, как это чувствует народ.
