Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции
ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка. Стр. 211.
«Как смешно приходил Б.Л. в отчаянье, когда представители вынимали из портфелей новые и новые проекты контрактов, каждый раз страниц по 15 убористого машинописного текста! Ведь все эти контракты, цифры были тогда пустым, абстрактным звуком. <> Мы не предполагали, что они могут обернуться весьма реальной решеткой».
Там же. Стр. 160.
Вот сцена, запомнившаяся Емельяновой на всю жизнь: «Мы садились у освещенного подъезда в такси – респектабельная семья, мать – в новой, присланной уже „оттуда“ нейлоновой шубе, я, провожаемая несколькими знакомыми корреспондентами, Б.Л., сияющий, раздарив автографы счастливым немцам, – и это всего спустя год после переделкинской канавы, ночного похода к Федину, оскорбительных писем. Но ощущение какой-то ирреальности происходящего, мимолетности, чувства, что судьба ошиблась, одарив нас внезапным благополучием, что это – миг, миг, вдруг остро охватило меня тогда».
Там же. Стр. 151.
Что здесь не миг? Вот так, респектабельной семьей, они ходили в театр по очереди с Зинаидой Николаевной. Зинаида Николаевна выглядела барыней. Ольга – напарницей карманника из незабвенного сериала про Жеглова и Шарапова. «Респектабельный» – это, как часто у случайно, наспех, «как пришлось», употребляющей слова лит-институтской выпускницы и сорбоннской профессорши Емельяновой, – не то слово. Для просто респектабельности вроде и многовато – «иностранные корреспонденты», «автографы». Для респектабельности вполне было бы достаточно и одной новой шубы. Но Ивинским-Емельяно-вым ничего не дано в единоличное и всамделишное пользование – ни «семьи», ни «респектабельности», ни славы, – она и сваливает все в кучу: если кому-то недосуг разбираться, проглотит все.
А счастья – они ведь все-таки были на самом деле очень довольны в этот вечер – им действительно было отпущено на миг. Пастернак умер рано, прожив на двадцать лет меньше среднего члена своей семьи, для того, чтобы в русской литературе не случилось эпизода, когда солнечный жизнерадостный поэт, труженик-поденщик, аскет, семейственник и хороший друг многих друзей и обездоленных людей, оказался бы разоблаченным сам; не только Лиса-Алиса с круглыми коленками и улыбочками, Ольга, а сам он, великий поэт Борис Пастернак, был бы пойман с чемоданами полуфальшивых и уже достоверно контрабандных денег. Поднявший жизнь толстым тяжелым пластом и весь его полюбивший, рассмотревший, принявший, об этом написавший прекрасные, запутанные, как жизненные пути, стихи, он – и попасться с чемоданами.
Она представляла себе, какие «щедрые», бесстыдные пиры закатывались бы на «большой» пастернаковской даче, будь она ее хозяйкой.
«Мама колдовала над столом, превзойдя даже свою всегдашнюю щедрость – на каждого приходилось чуть ли не по три курицы!»
ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка. Стр. 169.
«Щедрость» здесь тоже весьма неуместное слово. Ольга Ивинская жила не на свои деньги и поэтому не могла быть щедрой. Непонимающе, неуважительно относилась к чужим деньгам – да; была щедрой – это как? Такси и шубы – это не щедрость, как не противоположность щедрости единоличное присваивание чужого чемодана (это – воровство,) и гипертрофированное отсутствие щедрости в эпизоде с Нобелевкой: здесь она пожертвовала тем, что несомненно перепало бы ее семье, но перед лицом так же неизбежного дележа с другими семьями (здесь все равно – более или менее законными).
Ну а даже если б все было чисто, на свои «по три курицы на человека» говорит тоже не о ЩЕДРОСТИ просто мотовствующей хозяйки.
Она хотела понадкусывать эти курицы, чтобы меньше досталось Зинаиде Николаевне.
«Та note 37 поступила по отношению к маме, прямо скажем, не очень благородно. Она потребовала у главного редактора Гослитиздата, чтобы он выбросил из книги стихов Тициана Табидзе <> принятые переводы мамы (надо сказать, очень талантливые)».
Там же. Стр. 153.
Приписка о талантливости – имеет полное право – очень важна. Возможно, Ивинская была очень талантлива, но со стихов или переводов не жила. Она потребовала, чтобы Пастернак обменял Нобелевскую премию на ее переводы, – он обменял. На те же переводы менять вдову друга не стал. Ирочка перебарщивает в очернительстве: ничего неблагородного в поступке Нины Александровны не было, наоборот, он весь был – благородство. Пусть даже по отношению к Зинаиде Николаевне и семье Пастернаков. Это было таким высоким благородством (она рисковала дружбой и гостеприимством Б.Л.), что уже по одному этому не могло быть НЕБЛАГОРОДНЫМ ни в каком другом отношении. Недружественным и даже агрессивно недружественным по отношению к Ольге Ивинской – да, но именно благородство запрещало ей делать какие-либо другие шаги, кроме этого.
«Имея кормление от толмачного дела… »
Переводческая деятельность Пастернака обширна и благодарна. Дочь Ингрид Бергман Изабелла Росселини в одном интервью рассказывала о своем опыте приемной мамы. Она, имея и родных и приемных детей, живя с ними одной семьей, не в теории, а в практике знает, что ее жизнь обогащена совершенно особым знанием: родные дети объединяют ее с ее родом, с ее прямыми предками, а приемные – со всем человечеством. Свои стихи – это родные дети Пастернака, переводы – приемные. Дети (приемные) попались удачные (пять томов). Поднимая их, он много чего пережил. Это было какое-то благословение, за что-то награда. Как благородно, как нужно ему, и столько людей кормилось! Как и в семье – дети выросли, у родителей начинается своя, новая жизнь. В каждом периоде есть что-то свое, и очень часто самое радостное (не только спокойное и безбедное, о чем тоже, конечно, нужно попечься) – в старости. У Пастернака все сошлось, и родные и приемные на ногах, и тут – Нобелевская премия! Ах, если б бес не в ребро, если б не Ольга Всеволодовна…
«…Когда Пастернаку пригрозили высылкой, Ивинскую охватила паника. Грозивший отъезд Пастернака за границу превращал ее в ничто. Этого она не могла допустить, пусть ценой сотрудничества с гонителями поэта. <> Ивин-ская <>рассудила, что лучше униженный Пастернак здесь, чем опальный нобелевский лауреат где-то там».
ЛИВАНОВ В.Б. Невыдуманный Борис Пастернак. Стр. 99.
Одной славой сыт не будешь, снижать уровень жизни она не собиралась – с какой стати, она и так всем пожертвовала, деньги нужны. И вот «…Ольга Всеволодовна хлопотала о новых заказах для него на переводы, самая мысль о которых вызывала тогда у отца ужас» (Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак. Переписка… Стр. 548). Он все это прошел, он хотел бы все оставить в прошлом. Но она понесла ему библейских детей его старости (правда, непрошеных).
