Иван Майский - Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)
Из местных организаций лейбористской партии и тред-юнионов также доходили сведения о наличии разброда среди рабочих. Правда, с конца октября некоторые профсоветы (в Глазго, Эдинбурге, Абердине, Бирмингаме и др.) стали принимать антивоенные резолюции, но это были все-таки исключения. В основном рабочие массы «безмолствовали» и, подобно подавальщице у «Лайонса», гадали: будет война или не будет?
В стране господствовало настроение, которое очень напоминало настроение сюрприза. Чемберлен в речи 26 ноября даже прямо заявил, что «до сих пор война мало походит на то, чего мы ожидали». А мой старый знакомый, министр здравоохранения Вальтер Эллиот, с которым я познакомился много лет назад в доме Бернарда Шоу, так расшифровал мне эту фразу премьера.
— Многие думали, — говорил он за чашкой чая, — что Гитлер сразу же обрушится на Францию, а он до сих пор молчит. Многие думали, что немцы сразу же начнут бомбить наши города, а до сих пор ни один германский самолет не появлялся над Лондоном… Со стороны Гитлера это, может быть, уловка, а может быть, и не уловка. Не исключено, что он мечтает о создании единого капиталистического фронта против вашей страны…
Я усмехнулся, а Эллиот поспешил прибавить:
— Мы, разумеется, на это не пойдем, но Гитлер может строить себе иллюзии… Вы же знаете его отношение к коммунизму.
Я ответил:
— Лично вы, мистер Эллиот, может быть, и не пойдете на единый фронт с Гитлером против СССР, но не ручайтесь за своего премьера.
Эллиот начал что-то говорить о силе общественного мнения, которое никогда не допустило бы союза Англии с гитлеровской Германией, однако я прервал его и спросил, как обстоит дело с мобилизацией британских сил для ведения войны.
— Здесь тоже, — ответил Эллиот, — действительность оказалась лучше наших ожиданий… Прежде всего правительству удалось создать внутри страны единый национальный фронт: либералы и лейбористы его поддерживают. Правда, среди лейбористских депутатов имеется маленькая группа пацифистов типа Ленсбери, которые выступают против войны и за мир во что бы то ни стало, но их влияние ничтожно. Далее правительству удалось привлечь на свою сторону империю…
И Эллиот вкратце рассказал то, что мне уже раньше было известно о реакции доминионов и колоний на объявление метрополией войны гитлеровской Германии.
— И наконец, — продолжал Эллиот, — за первые три месяца войны значительно улучшилось наше международное положение… Эллиот лукаво посмотрел на меня:
— Не желая того, вы оказали нам хорошую услугу.
— Что вы хотите сказать? — спросил я.
— Видите ли, — пояснил Эллиот, — ваш пакт о ненападении с Германией вызвал известный разлад между Германией, с одной стороны, Италией, Испанией и Японией — с другой. Это усилило у Муссолини и Франко настроение соблюдать до поры до времени нейтралитет в начавшейся войне, стало быть наши коммуникации через Средиземное море с Индией и другими британскими владениями на Востоке пока в безопасности. Легче нам стало и на Дальнем Востоке… Нет худа без добра! Потом, как вы знаете, в октябре мы и Франция подписали пакт о взаимопомощи с Турцией, это обеспечивает нам, помимо всего прочего, если не поддержку, то во всяком случае дружественный нейтралитет всего мусульманского мира в Северной Африке, на Ближнем Востоке, в Индии… Наконец, в США только что принят новый закон о нейтралитете. Теперь открываются огромные возможности получения нами оружия и амуниции из Америки. Рузвельт стал нашим негласным союзником… Да, да, наше положение сейчас значительно укрепилось по сравнению с тем, что было три месяца назад!
Эллиот, потирая руки от удовольствия, дал понять, что нейтралитет СССР также является положительным фактором с английской точки зрения. Он сильно оздоровляет международную обстановку.
Эллиот был прав, подчеркивая известное укрепление положения Англии на исходе третьего месяца войны. Именно этим объяснялось отрицательное отношение британского правительства к «мирной оффензиве» Гитлера, которую он открыл после разгрома Польши, а также к попыткам посредничества, предпринятым бельгийским королем и голландской королевой в ноябре 1939 г. В английских правящих кругах не было группировки, подобной группировке Лаваля, Бонне и других, которая имелась во Франции и которая требовала немедленного мира на любых условиях. Британское правительство хотело мира на базе «разумного компромисса» и потому пока что считало необходимым маневрировать, тем более что целый ряд факторов внутреннего и внешнего порядка открывал перед ним такую возможность.
И еще одно. Английское правительство возлагало тогда большие надежды на фактор времени. Даже «кливденцы» рассуждали примерно так: ресурсы Британской империи и Франции неизмеримо больше германских, но Германия вступила в войну с уже мобилизованными ресурсами, а Англия и Франция тогда еще но успели этого сделать. Англии и Франции нужен известный срок, чтобы привести свои силы и средства в состояние боеспособности: чем больше они будут иметь для этого времени, тем решительнее скажется их перевес над Германией. Вот когда такой перевес станет вполне несомненным, наступит момент для ведения переговоров с Германией в целях достижения «разумного компромисса»; пока же надо ждать и все крепче сжимать третий рейх кольцом блокады и голода. Разве не блокада и голод поставили на колени кайзеровскую империю в конце первой мировой войны?
Во всех этих планах и расчетах имелось много наивности и исторической слепоты, но таковы были свойства, присущие «шон-хенцам» как до войны, так и во время войны. Именно отсюда вытекала глубокая уверенность Чемберлена, что события не выйдут за рамки «странной войны» и что к весне 1940 г. мир на Западе будет восстановлен. Мелкими, но весьма характерными симптомами такой уверенности были два следующих факта: в конце декабря 1939 г. английским военнослужащим, находившимся во Франции, были разрешены отпуска для проведения рождества на родине, а в январе 1940 г. были возвращены в Лондон эвакуированные раньше в сельские местности женщины и дети.
Нет, нет! Чемберлен совсем не думал о какой-либо серьезной войне. Он не ждал никакой непосредственной опасности со стороны Германии. Его политическая слепота, вытекавшая в конечном счете из ненависти к стране социализма, была воистину феноменальна. То, что фактически произошло каких-либо три месяца спустя, явилось для британского премьера полной неожиданностью.
Англия и СССР
Общее отношение правящей Англии к Советскому Союзу всегда, начиная с 1917 г., было враждебно-отрицательное. Это диктовалось классовыми интересами ее буржуазии, основной противоположностью между капитализмом и социализмом. Однако на этом общем фоне бывали периоды, когда под влиянием различных факторов внутреннего или внешнего характера в англо-советских отношениях наступали временные оттепели или похолодания. Конечно, оттепелей было мало, а похолоданий, наоборот, много.
