Дуглас Боттинг - Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер
Но Джеральд был в восторге. «Теперь совершенно ясно, что через тридцать-сорок лет, — писал он, — Круглый остров станет самым замечательным примером охраны и восстановления окружающей среды на практике, хотя всего несколько лет назад он являл собой безжизненную пустыню». Экспедиции Даррелла дали разрешение вывезти в Джерсийский зоопарк редких животных. Через четыре дня Джеральд покинул Круглый остров, увозя с собой несколько пар гекконов и сцинков.
Поездка на Родригес заняла больше времени. Этот сухой, пыльный остров лежал в 350 милях к востоку от Маврикия. Родригес когда-то был местом обитания гигантских черепах и странной одинокой птицы пустынника, но оба вида были безжалостно истреблены французскими поселенцами еще в восемнадцатом веке. Джеральд с Джоном хотели ознакомиться с состоянием популяции золотых крыланов. Этих летучих мышей сохранилось всего 120—130 особей. Даррелл хотел отловить несколько пар, чтобы создать жизнеспособные колонии на Джерси и на Маврикии. Мышей ловили с помощью специальных сетей, дымовых костров и подгнивших фруктов.
Джунгли Родригеса ночью — не место для слабонервных. Москиты чуть ли не до костей обглодали Джеральда и его спутников, а внезапно пошедший тропический ливень не оставил на них сухой нитки. Местные жители соорудили им шляпы из банановых листьев, но на листья набросились крупные местные улитки и почти полностью их сожрали. Все же считать неудачной эту поездку было нельзя. Экспедиция вернулась на Маврикий с восемнадцатью крыланами.
На Маврикии Джеральда поселили в роскошном отеле, раскинувшемся под пальмами на белоснежном пляже. От открытого океана лагуну отделял небольшой коралловый риф. Этот риф стал для Джеральда настоящим открытием. Перед ним предстал совершенно иной мир. «Под водой ты превращаешься в коршуна, — писал он. — Ты паришь над лесами, горами и песчаными пустынями этой океанской вселенной. Ты чувствуешь себя Икаром». Маврикий показался Джеральду раем на Земле, он надеялся, что правительству достанет ума объявить эти рифы национальным морским парком, как это уже сделали Танзания и Сейшельские острова. Накануне отъезда Джеральд плавал на рифе. Его окружали огромные стаи рыб, под ним раскинулся настоящий подводный сад.
«Я плавал с рыбами примерно полчаса. Это было незабываемо: то мне казалось, что подо мной весенний лес, шелестящий листьями, а через мгновение я видел ярко-синее средиземноморское небо, каким-то чудом перенесенное в океан. Неподалеку я заметил небольшое коралловое деревце, на котором не было ни морских ежей, ни рыб-скорпионов, и уселся на него. Я снял маску. На горизонте возвышались снежные горы Маврикия. Почти до самой вершины их укутывали зеленые леса, и лишь на макушке красовалась белоснежная шапка. Между мной и горами в небе дрожали пять радуг. Я решил, что Маврикий — это совершенно замечательное место».
Вернувшись на Джерси, Джеральд обнаружил, что Джеки собрала свои вещи и уехала. По взаимному согласию она забрала их «Мерседес». В мае состоялась их последняя встреча.
«Мы встретились в Борнмуте, — вспоминала Джеки. — Это была полунейтральная территория. К этому моменту мне удалось успокоиться и взять себя в руки. Я была поражена тем, что и Джерри отлично владел собой. Я сказала ему, что не собираюсь возвращаться, но он не захотел согласиться с моим решением. Он сказал, что сожалеет о своем поведении, и пообещал, если я вернусь, взять меня с собой в Россию или в любую другую страну, куда я захочу. Он настаивал, чтобы я еще пару дней подумала обо всем, что я и сделала. За это время я успела посоветоваться с адвокатом, потому что хотя Джеральд и говорил, что все имущество будет разделено между нами поровну, письменного подтверждения его слов у меня не было. Когда Джерри понял бы, что я действительно не собираюсь возвращаться, он мог оказаться не столь щедрым. Из офиса моего адвоката я позвонила ему и сообщила, что окончательно решила уйти от него. Джерри взорвался. На этот раз ему не удалось совладать с собой, и он дал волю языку».
Впереди были четыре года ссор и горечи. Разрыв был полным. Джеки больше никогда не встречалась с Джеральдом, им нечего было сказать друг другу. Хотя Джеральд продолжал активно работать в своем зоопарке, его жизнь стала совершенно иной, он был в ужасном состоянии. Джеки чувствовала себя как в ссылке. Ей тоже пришлось нелегко. «Я никогда не забуду это мучительное для меня время, — вспоминала она. — На меня обрушился такой стресс, Джерри оказался таким мстительным, что от нервного срыва меня уберегла только поддержка близких друзей».
19 июля 1976 года Джеральд написал Лоуренсу о разрыве с Джеки: «Джеки ушла. Ты был очень добр, когда пригласил меня пожить немного во Франции, но я предпочитаю зализывать свои раны в одиночестве. Я хочу поехать в Грас. Если нам удастся встретиться, когда я соберусь возвращаться, можно будет сходить на бой быков. Думаю, мне будет приятно увидеть, что терзают не меня одного».
Но этот план не был осуществлен. Джеральд, Джон Хартли и Дениз Лиддлоу, гибкая, смуглая уроженка Карибских островов, ставшая секретарем зоопарка и получившая от Джеральда прозвище Радуга, уехали на юг Франции и поселились на белоснежной, увитой бугенвиллеями вилле в Каннах, куда их пригласили Франсуа и Шейла Браш. Шейла принадлежала к богатой американской семье, владевшей фирмой «Джонсон и Джонсон». Она всегда поддерживала Фонд и жертвовала крупные суммы. «Джеральд развлекался тем, что писал книгу о Маврикии, — вспоминал Джон Хартли, — хотя большую часть времени он проводил в местных ресторанах. Он много ел, еще больше пил, потом возвращался домой и добавлял еще. Он часами мог сидеть на открытой веранде, греясь под лучами солнца. Порой он засиживался на веранде на всю ночь, отправляясь спать лишь в четыре-пять часов утра. Это была довольно спорная терапия — но ему она помогла». Канны очень понравились Джеральду. Он сумел справиться с сердечной болью при помощи бара «Негреско» (самого роскошного отеля Канн) и стройной чернокожей девушки. Постепенно он стал возвращаться к нормальной жизни.
Адвокат Джеки бомбардировал его письмами. «Джеральд выдвигал смехотворные обвинения, — вспоминала Джеки. — Его поведение страшно меня раздражало. Только когда я пригрозила, что подам в суд и расскажу о нервном срыве и о его пьянстве, он стал более сговорчив». Джеральд никак не мог успокоиться. В августе он вернулся из Канн и написал Лоуренсу: «Боюсь, Джеки ко мне не вернется. Она поступает со мной очень жестоко. Видимо, я причинял ей боль с завидной регулярностью. Я этого не замечал, но она абсолютно в этом убеждена».
