Руаль Амундсен - Моя жизнь. Южный полюс
Напомню только, что опус сей сочинялся для Рождества, поэтому автор просил нас делать вид, что мы отмечаем именно этот праздник. Нам ничего не стоило уважить его просьбу.
Вот мы снова собрались на торжество
Вместе все до одного.
Год прошел с тех пор, как начался этот год,
Гип-гип-ура, другой грядет!
С праздником, с праздником, с днем Рождества!
Скука с печалью – пустые слова!
Где там бокалы? Пей, пока цел,
Только чтоб Рённе не слишком хмелел.
А впрочем, ведь все это ради отечества,
И если он выпьет, то ради отечества.
А сейчас рассказ о том я поведу,
Как мы жили там на льду,
Все прекрасно, а плохого с ноготок —
Смоет все один глоток.
Все хорошо, и мы мчимся вперед
К тем, кто нас дома давно уже ждет.
Льдину покинуть настала пора,
За то, что не треснула, льдина – ура!
Но я говорю: это ради отечества,
И льдина не треснула ради отечества.
Мы всю зиму снег учились разгребать
И до обморока спать,
Мы неплохо научились пить и есть
Все, что только есть,
В банках-жестянках мусс и паштет,
Сок и компот нам давали в обед.
Мясом с капустой и прочей едой
Потчевал Линдстрём нас щедрой рукой.
Но я говорю: это ради отечества,
И если мы ели, то ради отечества.
В сентябре мы бодро тронулись в поход,
Но недолго шли вперед,
От мороза превращалась водка в лед —
Это трудно для работ
И для здоровья весьма тяжело,
Мы повернули домой, где тепло.
Дьявольский был в это время мороз,
Мы отморозили пятки и нос.
Но я говорю: это ради отечества,
Мы нос отморозили ради отечества.
Понемногу стало солнце пригревать,
Пятеро пошли опять,
Путь на полюс, он всегда чуть-чуть тяжел,
Все же к цели он привел.
Дела обстоят, как вы знаете, так:
На полюсе Южном норвежский наш флаг!
Ура в честь того, кто вел нас по льдам!
Осушим бокалы скорее, ням-ням!
Но я говорю: это ради отечества,
Он вел нас на полюс ради отечества![56]
Много признаков говорило о том, что мы достигли широт, где условия совсем иные, чем к югу от 66°. Желанной переменой было повышение температуры; ртуть, хоть и немного, поднялась выше нуля, поэтому те, кто еще ходил в мехах, окончательно расстались с полярной одеждой, снова сменив ее на более легкое и удобное платье. Позже всех зимний наряд сбросили… зимовщики. Тот, кто думает, что долгое пребывание в полярных областях делает человека менее восприимчивым к холоду, сильно заблуждается. Чаще бывает как раз наоборот. Человек, живущий в областях с температурой минус 50° и ниже, не очень страдает от мороза, пока у него есть хорошая, надежная меховая одежда. Но выпустите его же на улицы Кристиании зимой при 15–20° мороза в обычном платье – бедняга будет так стучать зубами, что рискует их потерять. Потому что в полярных областях люди как следует защищаются от холода, а вернешься домой и выйдешь на улицу в пальто, котелке и крахмальном воротничке – как тут не замерзнуть.
Не столь желанным следствием перехода в другие широты было возвращение ночи. Не спорю, на земле в конечном счете устаешь от непрерывного дневного света, но на судне вечный день был бы очень кстати. Хотя мы вправе были считать, что распрощались с антарктическими льдами, нам еще приходилось остерегаться его неприятных форпостов – айсбергов. Выше говорилось, что опытный впередсмотрящий в темноте издали заметит «свечение» большого айсберга, но небольшие льдины, слегка выдающиеся над водой, не дают такого отсвета и не предупреждают об опасности. Такая льдина представляет не меньшую угрозу, чем айсберг; столкнешься – либо будет пробоина, либо сорвет такелаж. А на переходе из зоны в зону, где температура воды всегда низкая, показания термометра – ненадежный ориентир.
Воды, в которых мы теперь находились, еще не настолько изучены, чтобы нельзя было рассчитывать на встречу с землей. Капитан Кольбек, который командовал одним из вспомогательных судов, посланных на юг во время первой экспедиции Скотта, нечаянно встретил маленький остров восточнее мыса Адэр. Позднее этот остров был назван именем капитана Скотта. Капитан Кольбек сделал свое открытие, находясь примерно на том пути, которым следует большинство судов, направляющихся в море Росса. И теперь не исключена возможность открытия там новых островов при вольном или невольном отклонении от курса.[57]
На продающихся теперь картах в южной части Тихого океана обозначено много островов и архипелагов, местоположение которых, а то и само существование довольно сомнительны. Так, на нашем пути к Хобарту по этим данным должен был находиться остров Эмеральд. Но капитан Дэвис, ведя судно Шеклтона «Нимрод» в Англию в 1909 году, прошел через точку, где по карте должен быть остров Эмеральд[58], и не увидел его. Если остров существует, он во всяком случае неверно нанесен на карту. Чуть не две недели мы делали все, чтобы избежать встречи с ним, а главное – чтобы пройти возможно дальше на запад, прежде чем мы окажемся в полосе восточных ветров, – но упорный норд-вест долго грозил нам двумя одинаково неприятными альтернативами: дрейфовать на восток или попасть во льды севернее Земли Уилкса.
Эти дни были серьезным испытанием для всех тех, кому не терпелось поскорее сойти на берег, сообщить наши новости, а может быть, и услышать что-то взамен. Три недели февраля позади, а мы едва одолели половину пути; будь погода получше, мы за это время уже дошли бы до Хобарта. Оптимисты все время утешали нас, уверяя, что рано или поздно должна наступить перемена к лучшему. И она наконец наступила. Благоприятный ветер помог нам сразу уйти подальше и от сомнительного острова Эмеральд, и от лежащих севернее, действительно существующих островов Макуори. Кстати, на одном из островов Макуори в это время помещалась самая южная в мире станция беспроволочного телеграфа. Она принадлежала Антарктической экспедиции доктора Моусона. Он вез также аппаратуру, которую хотел установить на антарктическом материке, но, насколько мне известно, в первый год связь не была налажена[59].
Последний бросок позволил нам продвинуться так далеко на запад, что теперь Хобарт был от нас почти строго на север. Это позволяло нам надеяться на помощь ветра в полосе западных ветров. Обстановка здесь мало меняется от года к году, и мы встретили привычную картину: частый свежий норд-вест, который держался до 12 часов, смещаясь затем к западу или юго-западу. Пока дул норд-вест, оставалось только лежать в дрейфе, держа минимум парусов; когда же ветер менялся, мы несколько часов шли в нужном направлении. Так мы шаг за шагом тащились на север к своей цели. Медленно двигались, что говорить; все же линия курса на карте с каждым днем становилась длиннее, и к концу февраля расстояние до южной оконечности Тасмании сократилось до очень скромных размеров.
