Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»
Через две недели меня погрузили в санитарный поезд и привезли в госпиталь в Аткарск. Лежал я там еще два месяца. Выписали из госпиталя, дали отпуск на полтора месяца на долечивание и «литерные» документы на проезд по железной дороге в любом направлении. А куда ехать… Понятия не имею, где моя семья. Пришел на станцию… И Бог помог мне. Окликает меня какой-то железнодорожник: «Солдат, ты случайно в Рославле на заводе не работал?» Оказался мой земляк, эвакуированный с вагоноремонтным заводом в Аткарск. Он мне и говорит: «Многие рославльские в Тамбов эвакуировались. Поезжай туда, поищи своих». До Тамбова я добирался долго и мучительно. Пришел в Тамбове в эвакопункт, посмотрел книги записи эвакуированных, ни одной знакомой фамилии. Советуют мне, поезжай в Кирсанов, там вроде какая-то артель из Рославля находится. И точно, нашел в Кирсанове нашу артель «Борьба», а у них письмо от моего младшего брата, который разыскивал нашего дядю. И адрес – село Верхотуры, Воскресенский район, Башкирия. Но добирался я до своих долгие месяцы. Зима, морозы лютые, а я на «товарняках» да угольных платформах в шинельке… Как не замерз насмерть, до сих пор удивляюсь! Доехал до Челябинска, вдруг плохо мне стало, ходить не могу, ноги опухли, дышать трудно, в груди боль – будто раскаленное железо внутри. Привезли меня в госпиталь, и оказывается, что рана открылась. Откачали мне гной и воду из легкого. Отпустили из госпиталя, доехал до Орска, а там та же история, снова врачи кромсают мне раненое легкое, снова гной, дренаж. Температура за сорок зашкаливает. Врачи уже ждали, когда я помру, в то время антибиотиков не было. Выкарабкался я… Медицинская комиссия признала негодным к воинской службе сроком на один год с обязательным переосвидетельствованием раз в три месяца. Уже доехал до Ишимбаево, 40 км оставалось до села, в котором жили родители, – и опять та же история. Вышел я из больницы 8 марта 1942-го. Приехал в Верхотуры. Спрашиваю у местных: «Где тут Лихтерманы живут?» А мне рассказывают, что моя семья жутко голодает. Начал я слесарить, чтобы семью прокормить. Младшего брата Иосифа призвали в армию, направили в Стерлитамакское пехотное военное училище. Вскоре училище отправили на фронт в полном составе, под Сталинград, там брата тяжело ранило, и он вернулся домой только в 1943 г. с ампутированными ступнями ног… В июле сорок второго года меня вызвали в Уфу, на гарнизонную медкомиссию. Никто из врачей меня даже не осматривал. Посмотрели госпитальные справки и сказали: «Сожалеем, но мы отменяем прежнее решение о вашей «комиссовке». Вы признаетесь годным к службе без ограничений». И несут какую-то чушь, мол, понимаешь, армия нуждается в солдатах, что на фронте тяжелое положение… Будто я сам этого не знаю. И сразу в руки направление в военкомат. Спорить я с ними не стал, только заметил вслух: «Я думал, меня на врачебную комиссию позвали, а как выясняется, тут политруки сидят, а не доктора». Они молчат… Прихожу на комиссию в военкомат. Спрашивают: «Кем хочешь воевать? Ты раненый фронтовик, кадровый солдат, с образованием, даем тебе право выбрать». Отвечаю: «Я наводчик 45-мм орудия. А вообще, мне все равно, куда пошлете». Мне действительно было все равно, после Ельни я стал фаталистом, знал, что никто не уйдет от своей судьбы. Интересуются: «В пулеметно-стрелковое училище пойдешь? Мы тут команды формируем в Тюмень и в Арзамас. На артучилище нет разнарядки».
«Давай в пулеметное…» Дают повестку – прибыть с вещами через две недели… Простился с родителями. Я был уверен, что живым я домой не вернусь. Через две недели приехал в Уфу. Из сотен ожидающих отправки будущих курсантов отобрали человек тридцать. Посадили нас на пароход. Проплыли мы 90 км по реке Белой и оказались в Бирске, старинном купеческом городе. Там располагалось ЛУВНОС – Ленинградское училище воздушного наблюдения оповещения и связи…
– Первый раз слышу о подобном училище. Расскажите о нем подробнее.
– Я тоже не имел малейшего представления о подобном училище, хоть оно и не считалось засекреченным, как, например, училище разведки в Ленинграде до войны. Училище готовило командиров ВНОС для войск ПВО страны. Не для зенитчиков, стоящих рядом с передовой, а для частей, прикрывающих воздушное пространство над крупными промышленными объектами и городами в армиях ПВО. Шанс попасть из этого училища на передовую был весьма невысок. И атмосфера там была соответствующей… Было немало генеральских деток, которых папы сунули в это училище переждать военное лихолетье. Особняком держалась большая группа бывших студентов Московского нефтяного института имени Губкина… Особой дружбы между курсантами не было. Училище было небольшим – всего около тысячи курсантов, но официально мы были поделены на четыре батальона. Большая часть преподавателей была из бывших инженеров Ленинградского электролампового завода, постоянно подчеркивающих исключительность нашей будущей специальности. И когда уже все военные училища из Поволжья были брошены в пехоту под Сталинград, мы продолжали учиться, нас поберегли. Подготовили нас в профессиональном плане великолепно. Я научился работать на всех видах радиостанций, но что самое необычное – нас обучали работать на первых отечественных радарах РУС-2 – «радиоулавливатель самолетов» (слово «радар» тогда еще не употребляли) и на канадских ленд-лизовских радарах CON-2. За пару недель до выпуска из училища нас, 17 человек, вызвали по списку в штаб. Там сообщили, что мы выпускаемся из училища в звании сержантов, и наша группа отправляется в распоряжение ГУС КА – Главного управления связи Красной Армии. Так что в офицерских погонах тогда походить не пришлось, но я по этому поводу не переживал. Кто попал в эту команду, спрашиваете? Тех, у кого фамилия на «ман» заканчивалась, было три человека, остальные, как я понял, были ребята с «подмоченными» анкетами. Возможно, что я ошибаюсь по этому поводу… Прибыли в Москву, в ГУС. Нас выстроили в одну шеренгу. Вышел к нам какой-то полковник. Ему докладывает адъютант: «Радисты для десантников прибыли!» Так мы впервые узнали, что наша воинская дорога ведет нас в десантные войска, но с этих слов мы сразу не поняли, о каком десанте речь – о ВДБр или о диверсантах… Полковник рявкнул что-то бодрое, дежурные слова – Родина, доверие, партия, не посрамим, не пощадим, «бу-бу-бу», и т. д. и т. п. И объявляет: «Вы направляетесь на формирование 3-й воздушно-десантной бригады в город Фрязино». Вышли мы из здания и все сразу на небо смотрим – «наше будущее поле боя»: как мы оттуда падать будем?
– Как в вашей группе отреагировали на распределение в ВДВ?
