Ирэн Фрэн - Клеопатра
С тех пор мумия Александра стала своего рода фетишем; наследники полководца буквально вырывали ее друг у друга — до того момента, пока основателю династии Лагидов не удалось выкрасть ее у одного из своих соперников и перевезти в Александрию, где телесная оболочка завоевателя, чудесным образом сохранившаяся, была помещена в мавзолей и превратилась в талисман города.
Однако никакие археологические данные, ни один текст не указывают на то, что правители из династии Лагидов когда-либо впоследствии прибегали к ритуалам мумификации: ведь это означало бы, что они претендуют на тот же ранг — магический и божественный, — каким обладал основатель города. Даже самые амбициозные из них — например, Пузырь — никогда не выдвигали подобных претензий. Кроме того, утром 1 августа Клеопатра приняла решение погибнуть в пламени в своем мавзолее, устроив пожар, который уничтожит и все ее сокровища: уже одно это показывает, как мало значения она придавала сохранности своего тела post mortem[132]. Что же касается самого Антония, то ему, сколь бы ни был велик его интерес к египетской цивилизации, мумификация, как и любому уроженцу берегов Тибра, должна была представляться экзотическим варварским ритуалом, очень любопытным с научной точки зрения, но совершенно не достойным римского гражданина.
Упоминание о том, что царица забальзамировала тело Антония, встречается только у Диона Кассия — историка, через два с половиной века после трагедии продолжавшего повторять те клеветнические измышления, которыми Октавиан на протяжении многих лет упорно пытался опорочить память об умерших любовниках. Утверждая, будто царица мумифицировала Антония, Дион Кассий тем самым упрочивал в римском мире ее репутацию колдуньи; а также показывал, что даже после смерти своего любимого она оказывала губительное влияние на его судьбу, ибо не позволила совершить над ним священные ритуалы его родины, той цивилизации, которая, по мнению этого историка, очевидным образом превосходила все прочие.
Итак, если мы хотим представить себе этот трагичный эпизод, надежнее будет положиться на его беглое описание у Плутарха: «Многие цари и полководцы вызывались и хотели похоронить Антония, но Цезарь оставил тело Клеопатре, которая погребла его собственными руками, с царским великолепием, получив для этого все,'что только ни пожелала»[133].
Может быть, в те августовские дни, когда на Александрию обрушилась страшная жара, царица захотела принять какие-то меры, чтобы тело Антония не начало разлагаться прежде, чем будет возложено на погребальный костер; а поскольку ей требовалось несколько суток, чтобы подготовить грандиозную церемонию, она и в самом деле могла применить один из сокращенных способов мумификации (с использованием большого количества ароматических веществ) и даже (почему бы и нет?) собственными руками извлечь из тела внутренности. Однако, судя по всему, Антоний был кремирован в точном соответствии с тем пышным и торжественным ритуалом, который, на протяжении всей истории Лагидов, оставался привилегией их царей.
Позволив ей это сделать, Октавиан получил еще одно решающее преимущество: продемонстрировав свое великодушие, он одновременно наглядно показал всем, что его соперник стал жертвой Египтянки, что Антоний был полководцем, одержимым манией величия, который поддался худшему из искушений: возомнил себя наследником тиранов — самых гнусных и развращенных из всех, каких знал Восток. Клеопатра не могла расстроить планы Октавиана, ибо должна была похоронить Антония как своего мужа; и прекрасно знала, что эта погребальная церемония — последний в ее жизни шанс предстать во всем царственном блеске и, перед пылающим костром, еще раз утвердить славу своего рода.
* * *Пока что Октавиан из осторожности воздерживался от того, чтобы осуществить одно из самых заветных своих желаний: произвести опись царских сокровищ, все еще нахо-лившихся под надежной охраной в мавзолее; тут нельзя было обойтись без содействия царицы, потому что, как он предполагал (несомненно, справедливо), она могла спрятать некоторые из своих драгоценностей в тайниках, известных только близким ей людям.
К несчастью для него, на следующий день после похорон Клеопатра заболела. Раны, которые она нанесла себе во время агонии Антония, воспалились и загноились, началась лихорадка. Ей оставалось лишь надеяться, что она умрет от этого недуга, потому что, после тщательного обыска, из ее апартаментов убрали все предметы и вещества, с помощью которых она могла бы попытаться лишить себя жизни. Она решила не препятствовать естественному развитию болезни и, чтобы ускорить приближение смерти, не принимать никаких лекарств и воздерживаться от любой пищи.
Она заручилась поддержкой своего личного врача Олимпа: раскрыла ему свой план, и он не только перестал ее лечить, но даже усердно подсказывал, какими еще способами она может ухудшить свое состояние.
Октавиан первое время ничего не подозревал. Он позволял Олимпу навещать Клеопатру, уверенный, что врач прилагает все усилия, чтобы восстановить ее здоровье. Однако он был настолько одержим желанием увидеть, как закованная в цепи Клеопатра идет перед его триумфальной колесницей, что то и дело справлялся о ней. Узнав, что она отказывается принимать пищу, он не на шутку встревожился, приказал, чтобы за царицей и Олимпом непрерывно шпионили, и, несмотря на все их предосторожности, вскоре догадался о том, что происходит.
Чтобы воспрепятствовать намерениям царицы, он прибегнул к самому надежному средству: шантажу. Если она не начнет нормально питаться, велел он ей передать, он больше не отвечает за жизнь ее детей. «И угрозы эти, — рассказывает Плутарх, — словно осадные машины, сокрушили волю Клеопатры, и она подчинилась заботам и уходу тех, кто хотел сохранить ей жизнь»[134].
* * *Прошло восемь дней с момента смерти Антония. Октавиан решает, что необходимые приличия уже соблюдены и что теперь он может, наконец, позволить себе удовольствие, о котором мечтал с тех самых пор, как в качестве победителя вступил в город: нанести визит своей жертве.
Мы не знаем точно, что произошло во время этого свидания. Дион Кассий, разумеется, утверждает, будто Клеопатра попыталась соблазнить Октавиана и использовала для этого все возможные средства обольщения; однако если учесть, в каком тяжелом физическом состоянии она тогда находилась, такая версия представляется совершенно неправдоподобной. Значит, мы должны рассматривать ее как чистую клевету.
И все же версия Диона Кассия, хотя и направлена против царицы, независимо от воли автора выдает тот факт, что Октавиан испытывал тайное влечение к Клеопатре — с тех пор, как три года назад решил вести войну именно против нее, чтобы тем вернее уничтожить Антония. Очевидно, в те долгие недели, когда ему приходилось терпеливо ждать благоприятной возможности для вторжения в Египет, он лелеял фантазию, что рано или поздно победит своего соперника и тогда Клеопатра предложит ему свое тело в обмен на жизнь; и он, садист и развратник, воображал, как ответит ей отказом: одной из тех своих сухих реплик, которые были непременной частью его излюбленной роли, роли добродетельного римлянина…
